Ложится мгла на старые ступени

У самой воды не росли вербняк, буза, ветловник, как при других озёрах. С берега в Озеро спускались ступенями огромные плоские валуны, площадью в половину хорошей комнаты, выше шли кучи небольших, как будто кем-то набросанных острых камней — гнейсовые граниты с грубообломочными осыпями. Попадались скалы, сложенные из гигантских плоских плит; бабка бы сказала, что эти скалы похожи на обкусанный со всех сторон невоспитанным гостем торт «Наполеон». Антону плиты напоминали груды матрасов во дворе военкомата перед отъездом солдат в летние лагеря.

Воинская часть раскидывала палатки сразу за Каменухой. Командовал ею майор Еднерал, предвосхитивший идеи глобального дизайна знаменитых маэстро — американца Христо Христова и француза Жана Вирана. В число известнейших осуществлённых миллионных проектов американского дизайнера входило задёргиванье каньона на Среднем Западе оранжевым занавесом в полкилометра шириной, а также укутыванье в прозрачную плёнку прибрежной полосы необитаемого тихоокеанского острова со всеми скалами, кустами и песком. (Проекты финансировались фирмами, производившими оранжевые занавеси и плёнку.) Жан Виран за четыре месяца разрисовал абстрактными узорами несколько километров тридцатиметровых скал в Чаде, потом делал то же на Синае и в Марокко. Сильно задолго до американца и француза майор Еднерал осуществил идею не меньшего масштаба без капиталов каких-либо фирм, равно как и последующей всемирной славы.

Ожидался визит министра обороны маршала Булганина. Нога человека такого ранга не ступала на чебачинскую землю. К его приезду проложили первую в округе асфальтированную дорогу. Мели, драили, чистили и мыли две недели. За Каменухой установили посты, чтобы заворачивать коров и прочий скот. Но Еднерала как-то томило, всё казалось: что-то не то. И он додумался. За два дня до приезда маршала все огромные валуны смотревшего на лагерь склона Каменухи были выкрашены в зелёный цвет. Но то ли масляная краска была слишком ядовитого оттенка, то ли это входило в глубинный замысел майора, но крашеные валуны на фоне прочей зелени так резко ударяли по сетчатке, что все, кто видел это в первый раз, вздрагивали и на секунду столбенели.

Выйдя из машины, маршал окинул взглядом пейзаж и вздрогнул. Потом посмотрел на майора Еднерала. Тот вытянулся, но маршал ничего не произнёс. Правда, капитан Кибаленко-Котырло рассказывал, что потом, во время обеда на свежем воздухе, маршал время от времени поглядывал в сторону Каменухи, а потом как бы вопросительно на майора, но так ничего и не сказал. Положили считать, что такое улучшенье пейзажа маршал одобрил.

Встававшие из Озера и поросшие лесом горы поражали цветовой палитрой: ближние, с зубчатым верхом, были зелёные, дальние — синие, совсем далёкие — серо- голубые. В дождь тучи, как серая вата, почему-то висели над сопками длинными вертикальными клочьями. В тихие началоиюльские предвечерние часы воздух становился так прозрачен, что были видны дремлющие на воде в версте от берега чайки.

Озеро всегда было пустынно, на берегах построек никаких, а на воде лишь изредка появлялась чёрная точка — лодки, возникала ниоткуда и потом не двигалась никуда.

Озеро было чистое: с гор сбегали родниковые ручьи, дно просматривалось на десять метров, в Чебачинске считалось, что по прозрачности оно занимает третье место —

после Байкала и ещё какого-то озера в Швейцарии, это сведение не уставали сообщать друг другу.

Озеро было рыбное; от местного названья плотвы — чебак — оно и получило свое имя. Но чебак, как и ёрш, считался рыбой сорной, его скармливали кошкам, за серьёзную добычу признавались щуки (попадались по аршину), язь, линь и, конечно, краснопёрый полосатый красавец озёрный окунь. Утром даже в центре Чебачинска можно было встретить любителей, возвращавшихся с зоревой рыбалки с куканами, на которых было нанизано три-четыре десятка таких окуней. Васька Гагин однажды поймал сорок три. Это случилось в тот день, когда в школе объявили, что он остался на третий год, — таким способом Васька думал избежать домашнего наказания. Дядька окуней одобрил, но костылём Ваську вздул. Антон рыбачил неудачливо. Сидеть два-три часа у водоёма и не поплавать ему казалось диким, он лез в воду, распугивал рыбу, удильщики ругались.

Когда после долгого перерыва Антон снова приезжал на Озеро, он всякий раз горестно поражался возрастающей захламленности берегов. Раньше на них не попадалось никакого рукотворного мусора: консервы были редкостью, пластиковых бутылок ещё не существовало, а стеклянные никому и в голову не могло прийти выбрасывать; ничего не продавалось в упаковках, даже газетная бумага была в дефиците.