Ложкаревка-Интернейшнл и ее обитатели

Поздним вечером Бобрик уютно свернулся в постели и зевнул. Сон быстро накрыл его своими картинками. Бобрик еще рос, и поэтому, как и Эму, летал во сне. Вот и на этот раз Бобрик оттолкнулся от земли и — полетел. Полетел над ватагой, спасающей пса Тараса, над речкой, над деревней и идущей по дороге коровой Муней, над расчищающим во дворе снег дедом Авоськой, а затем над лесом. Фигурки на льду реки становились все меньше и меньше. Уже с высоты птичьего полета были видны поля, поезда, города. Дальше — моря и горы. Затем один континент, другой. А вот и Австралия вплыла. По ее безбрежному пространству мчалось стадо кенгуру. А во-о-он там кто-то захлопал крыльями.

Бобрику показалось, что это рыжий Эму. А может, и не он. Бобрик толком не разглядел, потому что земной шар медленно вращался. Он был перед летящим бобренком как на ладони, такой уютный, если смотреть из космоса, со всеми своими обитателями — большими и маленькими, добрыми и не очень, серьезными и смешными. И все они говорили на каком-то одном языке, и Бобрик их понимал.

Спал Бобрик, спал лес, спала Ложкаревка.

* * *

А утром во дворе у Авоськи скрипнула калитка и чей-то вежливый баритон произнес:

— Гуд монинг, сэр. Я прафильно попаль? Это Ложкарьёфка?

Авоська отставил в сторону деревянную лопату для снега и всмотрелся.

Перед ним стоял пингвин.

Пингвин неуверенно произнес:

— Мне бы баба Маня.

— Здрасьте, — с интересом в голосе сказал Авоська. — А по какому вопросу?

Пингвин переступил с ноги на ногу, кашлянул в кулак и простосердечно сообщил:

— Я из зоопарька сбиезжало.