— …человек, который дал вам этого мальчика, которого Ариман оказался не в состоянии зачать, ваш
В ответ на обвинение, выдвинутое Марти, глаза Клодетты снова зажглись гневом.
— Я
— Вы дура. — Очевидно, Марти выбрала это оскорбительное выражение, так как знала, что оно уязвит Клодетту сильнее любого другого. — Вы высокомерная бестолковая дура.
Скит, встревоженный прямотой Марти, боясь за нее, попытался оттеснить ее себе за спину. Но та схватила его за руку и крепко ее стиснула, почти так же, как Клодетта — руку Младшего. Но в отличие от Клодетты она не пыталась найти в нем опору, а наоборот, делилась своими силами.
— Не волнуйся, Малыш. — И, развивая атаку, она вновь обратилась к Клодетте: — Вы не имеете ни малейшего понятия о том, на что способен Ариман. Вы ни черта не знаете о нем — о его злобе, его безжалостности…
— Я все это знаю…
— Так какого дьявола вы все это натворили? Вы открыли для него дверь и позволили ему влезть в жизни всех нас, а не только в вашу собственную. Он и не посмотрел бы на меня, если бы я не была связана с вами. Если бы не вы, ничего этого со мной не случилось бы, и мне не пришлось бы… — она испуганно посмотрела на Дасти, который и без того сразу понял, что она имеет в виду двоих мужчин, лежавших в заброшенном колодце в глубине пустыни Нью-Мексико, — не пришлось бы сделать того, что я была вынуждена сделать.
Клодетту нельзя было заставить смириться ни резкостью тона, ни какими-либо фактами.
— У тебя это звучит так, будто события касаются только тебя одной. Как говорится, говно всегда всплывает. Я уверена, что в тех кругах, в которых ты выросла, тебе доводилось слышать это выражение. Говно всегда всплывает,
— Вам придется привыкнуть к этому, — не собиралась сдаваться Марти, — потому что Ариман на этом не остановится. Он еще раз, и еще раз, и еще десять раз подошлет кого-то. Это могут быть совершенно незнакомые люди и люди, которых мы знали и которым доверяли всю жизнь, которых никогда и в голову не придет заподозрить, и не успокоится, пока мы все не погибнем.
— Во всем, что ты здесь несешь, нет ни крошки здравого смысла, — вскипела Клодетта.
— Хватит! Заткнитесь! Все заткнитесь! — вдруг заорал Дерек-старший. Он стоял внизу, в вестибюле, рядом с телом Эрика. — Видимо, никого из соседей не было дома, и никто не позвонил в полицию раньше меня. Пока они не оказались здесь, я
Потрясенный этой угрозой, словно взятой со страниц бульварного романа, Дасти все же не был удивлен.
— Дерек, ради бога, но чем все это может хоть кому-то помочь теперь?
— Замутит воду, — деловито пояснил Лэмптон. — Собьет с толку полицейских. Ведь этот парень был мужем вашей подруги, Марти? Так я расскажу полицейским, что он приехал сюда, чтобы убить Дасти, потому что Дасти ухлестывал за Сьюзен.
— Вы безмозглый ублюдок, — возмутилась Марти, — Сьюзен мертва. Она…
Клодетта решила присоединиться к заговору.
— А потом я скажу, что Эрик, прежде чем начать пальбу, признался в том, что убил Сьюзен, а ее он убил за то, что она спуталась с Дасти. Я предупреждаю вас обоих, мы будем изо всех сил мутить воду, чтобы нельзя было даже
Дасти не мог припомнить, что произошло: то ли он прошел сквозь зеркало, то ли его подхватил магический вихрь, посланный злым волшебником, но он находился здесь, в перевернутом мире, где все стояло вверх тормашками, где ложь почиталась за истину, а правда была ненужной и неприятной вещью.
— Иди сюда, Клодетта, — приказал Лэмптон, все так же стоя внизу. — И ты тоже, Дерек. В кухню, живо. Нам нужно поговорить, пока не приехала полиция. В наших показаниях не должно быть противоречий.
Проходя мимо Дасти, подросток высокомерно ухмыльнулся ему и, все так же держа мать за руку — он чуть ли не волочил ее за собой, — начал спускаться с лестницы.
Дасти отвернулся от них и прошел через зал к Пустяку, который на протяжении всей бури неподвижно стоял у стены.
— Ничего себе! — сказал Пустяк.