Ложная память

Марти заплакала. Ее рот искривился, все черты лица исказились.

— Нет, милый, нет. Отойди. — Она тряслась всем телом.

— Неважно, что бы ни случилось, я смогу тебе помочь.

Когда Дасти приблизился, Марти соскользнула по стене и скорчилась на полу, так как ей было уже некуда отступать от него.

Он опустился рядом с нею на колени.

Когда же он положил ей руку на плечо, она забилась в конвульсиях, панически выкрикнула одно слово:

— Ключ!

— Что?

— Ключ, ключ! — Она оторвала сжатые кулаки от тела и поднесла их к лицу. Стиснутые пальцы судорожно разжались. Марти всмотрелась в пустую правую руку, затем в пустую левую. Она выглядела пораженной, как будто некий фокусник незаметно для нее заставил монету или скомканный шелковый шарф исчезнуть из ее ладони.

— Нет, он был у меня, он у меня, этот автомобильный ключ, он где-то здесь! — Она отчаянно ощупывала карманы джинсов.

Дасти вспомнил, что видел ключ от автомобиля на полу около тумбочки.

— Ты обронила его в спальне.

Она подняла на него недоверчивый взгляд, но потом, казалось, вспомнила.

— Прости меня. Что я могла сделать? Вонзить и повернуть. О, Иисус, бог мой! — Она продолжала дрожать всем телом. В ее глазах появилось выражение глубокого стыда, сразу же проявившегося чуть заметным румянцем на противоестественно меловой коже.

Когда Дасти попытался обнять ее, Марти принялась сопротивляться, нервно предупреждая его не доверять ей, беречь глаза, потому что, хотя у нее и не было автомобильного ключа, у нее были накладные акриловые ногти, достаточно острые для того, чтобы вонзиться в его глаза, потом она внезапно попыталась сорвать их, цепляясь ногтями одной руки за ногти другой; они громко щелкали — клик-клик-клик, — будто откуда-то сыпалась куча больших твердых жуков. Наконец Дасти перестал пытаться обнять ее и просто — черт возьми! — обнял, ошеломив Марти. Он сжал ее в своих любящих объятиях, с силой прижал к себе, как если бы его тело было громоотводом, через который могли бы уйти ее страхи, чтобы она могла вернуться к действительности. Она напряглась, пытаясь спрятаться в свой эмоциональный панцирь, и, хотя внешне уже становилась больше похожа на себя, еще сильнее сжалась в комочек, так что казалось, будто неимоверная сила ее страха стремилась стиснуть ее, пока Марти не станет такой же твердой, как камень, как алмаз, пока она не сколлапсирует в черную дыру своего собственного создания и не исчезнет в параллельной вселенной, куда, как ей на миг подумалось, скрылся автомобильный ключ, когда его не оказалось у нее ни в правой, ни в левой руке. Дасти, не поддававшийся страхам, продолжал обнимать ее. Он медленно баюкал ее, сидя на полу душевой кабины, и говорил, что он любит ее, что все будет хорошо, что она не злобный орк, а добрый хоббит[24] и что в этом можно легко убедиться, стоит лишь взглянуть на ее забавные, неженственные, но очаровательные пальчики на ногах, которые она унаследовала от Улыбчивого Боба, говорил ей все, что только приходило ему на ум, что могло бы вызвать у нее улыбку. Улыбалась она или нет, он не знал, так как ее голова была опущена и лица не было видно. Однако через некоторое время она прекратила сопротивление. Прошло еще немного времени — чуть побольше, — и ее тело расслабилось, и она сама обхватила мужа руками, сначала робко, потом смелее, и постепенно она повернулась к нему всем телом и прижалась так же, как он прижимался к ней, с беззаветной любовью, с острым ощущением наступивших в их жизни безвозвратных перемен и с тяжелым сознанием того, что теперь они существовали в гигантской тени надвигающегося неведомого.

ГЛАВА 27

Посмотрев по телевизору вечерние новости, Сьюзен Джэггер обошла квартиру, сверив все имевшиеся в ней часы со своими электронными наручными часами. Она занималась этим каждый вторник по вечерам в один и тот же час.

В кухне одни часы были встроены в духовку и микроволновую печь, а еще одни висели на стене. Элегантные декоративные часы, работавшие от батарейки, стояли на каминной полке в гостиной, а на тумбочке рядом с ее кроватью находились радиочасы.

Ни одни из этих часов не уходили вперед и не отставали за неделю больше чем на минуту, но Сьюзен доставляла удовольствие сама процедура их контроля и проверки хода с точностью до секунды.

После шестнадцати месяцев почти полной изоляции и хронического состояния тревожности она опиралась на ритуалы как на важные средства для сохранения рассудка.