Ложная слепота

В детстве я читал, что хищники джунглей замораживают жертву взглядом, но, только повстречав Сарасти, понял, каково это. Правда, сейчас упырь на меня не смотрел. Он был занят установкой собственной палатки, и даже если бы обернулся ко мне — я увидел бы только темные очки на пол лица, которые Юкка носил из вежливости, чтобы не пугать гомосапиенсов. Я протиснулся мимо него. Вампир не обратил внимания.

Я готов был поклясться, что изо рта у него несет сырым мясом.

Дальше — вертушка (технически — вертушки, потому что обод медотсека вращался на собственных опорах). Я пролетел сквозь центр цилиндра поперечником шестнадцать метров. Вдоль оси проходил спинной мозг «Тезея», вдоль лестниц по сторонам выпирали ганглии и трубопроводы. Чуть дальше в закутках на противоположных сторонах мира бугрились палатки Шпинделя и Джеймс. Сам Исаак болтался в воздухе за моим плечом, голый, если не считать перчаток. По движениям его пальцев я мог прочитать, что любимый цвет биолога — зеленый. Он принайтовил себя к одной из трех лестниц в никуда, расположенных по окружности вертушки: по крутым узким ступеням можно было подняться на пять метров от палубы — и там застрять.

Следующий люк зиял точно в центре передней стенки барабана; трубы и провода проходили через переборку. Я уцепился за подвернувшуюся скобу, чтобы сбросить скорость, — снова стиснул зубы от боли — и проплыл через него.

Отводка. Осевой коридор шел дальше, но от него отходил короткий дивертикул к вакуум-капсуле и переднему шлюзу. Я не свернул. Впереди сверкала гробница, зеркально-светлая и мелкая, как лужа. По левую руку зияли опустевшие саркофаги, по правую теснились занятые. Мы были так незаменимы, что каждому из нас полагалась запаска. Дублеры безмятежно спали. С тремя я встречался во время тренировок. Будем надеяться, возобновить знакомство ни с кем из них нам не придется.

Но со штирборта — только четыре капсулы. Сарасти замены нет.

Еще один люк. Совсем маленький. Я протиснулся на мостик. Сумрачно; беззвучно плывут иконки, мозаика индикаторов итерирует отражениями в тёмном стекле. Не столько рубка, сколько кокпит, и притом изрядно тесный. Я выполз между двумя противоперегрузочными ложами; перед каждым — подковообразный пульт. Никто на самом деле не собирался ими пользоваться. «Тезей» превосходно управлял собою сам, в особых условиях мы могли рулить кораблем через свои накладки, а уж коли они не сработают, тогда мы, скорей всего, уже сыграем в ящик. И все же, если другого способа не останется, в случае такой астрономически малой вероятности неустрашимые исследователи смогут отсюда положить корабль на обратный курс к дому.

Между приступками для ног инженеры втиснули последний люк и последний лаз — в смотровой блистер на носу «Тезея». Ссутулившись (жилы хрустели и ныли), я протолкнулся…

…В темноту. Снаружи блистер накрывали плотно сжатыми веками щитки-раковины… Слева от люка слабо светилась на сенсорной панели единственная иконка; из корабельного хребта тянулись через люк слабые лучики, бессильными пальцами оглаживая вогнутую стену, окрашивая ее несчетными оттенками серого и сизого по мере того, как глаза мои приспосабливались. На задней стенке болтались от слабого ветерка крепежные ремни. От застоявшегося воздуха в глотке стоял привкус смазки и металла. Пряжки еле слышно побрякивали на сквозняке, словно маленькие китайские колокольчики.

Я протянул руку и коснулся хрусталя: внутреннего слоя из двух. Между ними продувался теплый воздух, отсекая стужу. Не до конца: пальцы мои тут же застыли.

Снаружи — космос.

Быть может, на пути к нашей первоначальной цели «Тезей» обнаружил что-то такое, отчего с перепугу ломанулся за пределы Солнечной системы. Но, скорее всего, корабль летел не от чего-то, а к чему-то, к чему-то такому, о чем не было известно на тот момент, когда мы умерли и попали на небеса. А в таком случае…

Я потянулся назад, коснулся панели. Почти ожидал, что ничего не случится; затворить окна «Тезея» было столь же просто, как закрыть логи связи. Но купол передо мной растворился сразу же — вначале трещина, потом полумесяц, потом выпученный глаз, чьи радиозащитные веки втянулись в корпус. Пальцы мои рефлекторно вцепились в комок ремней. Бездна распростерлась вдруг во все стороны, безжалостная и голая, и не на что было опереться, кроме металлического диска меньше четырех метров в поперечнике.

Звезды повсюду. Столько звезд, что я ради всего святого не смог бы понять, как они вмещаются на небе, когда оно остается таким черным. Звезды и…

…Ничего больше.

«А чего ты ожидал? — укорил я себя. — Корабль чужаков справа по курсу?»

Почему бы нет? Мы ведь зачем-то прилетели сюда.

По крайней мере, остальные члены экипажа. Они оставались критически важными для успеха миссии, где бы мы ни оказались. А вот положение синтета, как я теперь понял, было совсем другим. Моя полезность уменьшалась с расстоянием.

А нас занесло за половину светового года от дома.

Когда стемнеет,

станут видны звезды.

Ральф Уолдо Эмерсон[6]