Правду сказать, графы Пага никогда ничего мне не подсказывали, о чем бы я уже не знал. Понимая его, я не получал никакой форы. Может, оттого, что мы с ним слишком близко друг друга знали.
— Ну, — сказал он, — колись.
— Нечего рассказывать. Она познакомилась со мной настоящим.
— Скверно.
— Что она тебе рассказала?
— Мне? Ничего.
Я глянул на него поверх бокала. Паг вздохнул.
— Она знает, что ты ей изменяешь.
— Я — что?!
— Изменяешь. С моделью.
— Это же ее модель!
— Но не она сама.
— Нет, не она. Модель не пускает газы, не скандалит и не закатывает истерик всякий раз, когда ты отказываешься волочиться на встречу с её семьей. Слушай, я нежно люблю эту женщину, но послушай… вот ты когда в последний раз трахался вживую?
— В семьдесят четвертом, — признался он.
— Шутишь. — Я думал, у Пага вообще такого опыта не было.
— В промежутках между контрактами медмиссионерствовал в странах третьего мира. В Техасе трахи и охи еще в ходу. — Паг глотнул тропа. — Мне в общем-то понравилось.
— Экзотика приедается.
— Не поспоришь.
— И, Паг, я же не делаю ничего необычного. Это она извращенка. Не только в сексе дело. Она все расспрашивает… все хочет разузнать что-то.
— Например?
— Неуместные вещи. О моем детстве. О семье. Мое личное дело, блин.
— Ей просто интересно. Знаешь, не все считают детские воспоминания запретной темой.
— Спасибо, просветил.
Можно подумать, раньше никто мной не интересовался. Например, Хелен из чистого равнодушия перешаривала мой шкаф, фильтровала почту и следовала за мной из комнаты в комнату, расспрашивая мебель и занавески, отчего это я все время такой мрачный и замкнутый. Ей было так интересно, что она из дому меня не выпускала без исповеди. В возрасте двенадцати лет у меня хватило дурости отдаться ей на милость. Это личное, мам. Я бы не хотел об этом говорить. А потом долго скрывался в ванной, когда она начала выпрашивать, не в сети ли у меня проблемы, не в школе ли, или это девочка, или… или мальчик, и что случилось, и почему я не могу просто довериться родной матери — разве не знаю, что во всем могу на нее положиться? Последовательно миновали непреклонный стук в дверь, настойчивые озабоченные вопросы и, в конце концов, озлобленное молчание. Я выждал, пока не уверился абсолютно, что она ушла. Я пять сраных часов сидел там, прежде чем выйти, а Хелен все стояла в коридоре, сложив руки на груди, и глаза ее тлели разочарованием и укором. В тот же вечер она сняла замок с двери ванной, потому что родным незачем друг от друга запираться. Ей было очень интересно.
— Сири, — вполголоса окликнул меня Паг. Я перевел дух и попробовал снова:
— Она не просто хочет говорить о моей семье. Она хочет с ней познакомиться. Она постоянно пытается вытащить меня к своим. Знаешь, я думал, что всего лишь встречаюсь с Челси, никто меня не предупреждал, что придется делить место с…
— Вытащила?
— Один раз. — Цепкие руки, жадные пальцы, фальшивая приязнь, лживое дружелюбие. — Было очень мило, если тебе нравится, когда тебя ритуально лапает толпа незнакомых лицедеев, которых тошнит от твоей рожи, но кишка тонка в этом сознаться.
Паг без всякого сочувствия пожал плечами.
— Похоже, типичное семейство старой школы. Ты же синтет, приятель. Ты и с более шизовыми раскладками работал.
— Я имею дело с чужими данными. Я не выблевываю собственную личную жизнь на всеобщее обозрение. С какими бы гибридами и конструктами я ни работал, они меня не…
Не касаются.
— Не допрашивают, — закончил я.
— Ты с самого начала знал, что Челси — девочка старомодная.
— Когда это ее устраивает. — Я глотнул эля. — Но со сплеснером в руке она как-то сразу забывает о своей консервативности. Это не отменяет того, что над линиями поведения ей стоило бы поработать.
— "Линиями поведения".
Это не стратегия, твою мать! Ты что — не видишь, как мне больно? Я валяюсь на полу от боли, а ты только и можешь, что критиковать мою линию поведения? Что мне еще прикажешь — вены перерезать?!
Я пожимал плечами и отворачивался. Фокусы природы.
— Она рыдает, — констатировал я. — Ей удобно: высокий уровень лактата в крови. Просто химия. А она прикрывается ей, словно ордером каким-то.
Паг поджал губы:
— Не значит, что это напускное.
— Все напускное. Все ее поведение — всего лишь стратегия. Ты знаешь. — Я фыркнул. — А она дуется оттого, что я сделал по ней модель?
— Полагаю, дело не в самой модели, сколько в том, что ты ей о ней не рассказал. Ты же знаешь, как она ценит честность в отношениях.
— Само собой. Она просто не хочет о ней слышать. Он посмотрел на меня.
— Отдай мне должное, Паг. Ты действительно считаешь, что я должен сказать Челси, как временами меня передергивает от ее вида?
Система по имени Роберт Паглиньо сидела молча, потягивала наркотик и приводила в порядок несказанные слова. Переводила дыхание.
— Я поверить не могу, что ты можешь быть таким тупым, — выжал из себя он.
— Да? Просвети.