Ложные мечты

Этими же чиновниками было поставлено и новое оборудование в мед. блок детского дома.

Ими же были приглашены представители телевидения, для освещения этого великодушного жеста.

Что-то происходило. Что-то неуловимо менялось вокруг нее. Ее усилия запустили какой-то механизм. Да, она действовала и это имело эффект, но что-то менялось и там, где она совсем не имела влияния.

На расчетный счет благотворительного фонда уверенно капали неплохие суммы. Телевизионщики, впечатленные посещением детского дома, сами предложили снимать их концерт.

Что-то менялось каждый день.

В один из таких дней неожиданно позвонил Андрей и предложил расширить область деятельности и дополнить их сайт новой опцией, перевести его на английский язык и тем самым вывести его на международный уровень. Дать окно иностранным парам, что бы те могли рассматривать возможность усыновления детей из их государства. Он брал на себя техническую часть, а Кира принялась подробно изучать юридическую.

Андрей сам это предложил, глядя на то, как быстро развивается ее фонд. Сказал, что хочет поучаствовать, помочь детям, абсолютно безвозмездно. Но голос у него был… такой грустный.

Он тосковал по ней. Он все еще ее любил.

Да только Киру почему-то это больше не трогало. И вот это было по-настоящему странно.

Она всегда была эмпатичной, сострадательной. Чужая печаль всегда заставляла ее грустить. Но не теперь. Теперь она словно очерствела. Взрастила толстый слой кожи. Возвела вокруг себя стену из бесчувственности. Облекла сердце, а вернее то последнее, что он него осталось, в железную броню.

Возможно ей просто не доставало сил на сочувствие и сострадание, ей хватало и собственной боли, чтобы заботиться еще и о чужой.

Кира изо всех сил старалась заполнить каждую секунду свободного времени.

Она отчаянно старалась занятостью и заботами заполнить ту пустоту, что осталась в груди, после ее возвращения из столицы.

Кира старалась не думать, не вспоминать. Но рана в ее груди была слишком большой и свежей. Особенно сильно она болела по вечерам, когда дела уходящего дня завершались, и девушка была предоставлена сама себе. Когда мысли и воспоминания остановить не было возможным.

Ее мучили мысли о том, что все могло быть по-другому. О том, что возможно она сделала, что-то неправильно. Но эти мысли быстро сменяла злость на парня, что предпочел ей свою призрачную мечту. Злость сменялась обидой. Обида уступала место жалости к себе. И так по кругу. Каждый вечер.

Каждую ночь во сне один и тот же человек.

Все повторялось снова и снова.

А на утро это снова была та же Кира. Собранная, уверенная в себе, энергичная и деятельная.

Она вернулась к тренировкам и стала заниматься еще более усердно.

Все было так же как раньше. Ничего здесь не напоминало об Игоре, никто о нем не спрашивал и не вспоминал. Он был одиночкой, у него не было здесь друзей. Кроме, разве что, тренера. Но и тот спросил об Игоре лишь единожды. В ту первую тренировку после ее возвращения.

Перед тренировкой Михаил Андреевич подозвал ее к себе, окинул обеспокоенным взглядом и спросил:

— Новая прическа? — Задал неожиданный вопрос и посмотрел так настороженно, будто она не волос лишилась, а как минимум руки. Тренер дождался ее кивка и как-то слишком осторожно спросил. — Как ты?

— Я в порядке, Михаил Андреевич. — Ответила Кира.

— А как… Как Игорь? — Почему-то запнувшись, спросил тренер.

Имя больно резануло слух, Кира поморщилась, испытывая острое желание заткнуть уши, никогда больше не слышать его имени, никогда не вспоминать и никогда о нем не говорить. Но Михаил Андреевич ждал. Он явно переживал о парне. О парне, который предал и его ожидания тоже. Поэтому Кира сжав челюсть, ответила:

— Он тоже в порядке. Жив, здоров.

Тренер на секунду завис, а после кивнул и начал тренировку.

И после этого они не возвращались к этому разговору. Никогда. Больше имя Игоря не звучало в стенах этого зала.

Жизнь входила в свои русла. Кира делала все так же, как раньше.

Так словно Игоря не было в ее жизни весь последний год.

Единственным изменением, единственным проявлением слабости, что она позволила себе, стали обрезанные в короткую, почти мальчишескую стрижку волосы.

Глупо, да. Но Кира больше не могла смотреть на них с прежней любовью. Не хотела заботиться о них. И абсурдная навязчивая мысль, о том, что вместе с волосами она потеряет хоть часть воспоминаний, однажды с надеждой толкнула ее в парикмахерскую.

Глупо. Очень глупо.

Это, конечно же, не помогло. Длинные, шелковистые пряди остались лежать на полу. Из зеркала на Киру теперь смотрела девочка-мальчик с кажущимися еще более огромными глазами. А в груди болело так же сильно. Воспоминания ни померкли ни на йоту. И стоило лишь закрыть глаза и воззвать к образу черноглазого парня, как он тут же появлялся перед глазами. Улыбался ей, смотрел с обожанием, тянул к ней руки, желая прикоснуться к волосам.

Кира тогда открывала глаза и скалилась жуткой, мстительной улыбкой. Теперь даже в ее фантазиях и снах он не сможет прикоснуться к длинным прядям, к которым был так явно неравнодушен. Их больше нет. Вот так. Получай.