Ложные надежды

Трачу драгоценные пару минут отдыха на то, чтобы выйти покурить, раздражённо киваю в ответ на бесконечно продолжающиеся формальные приветствия всех попадающихся на пути подчинённых, и облегчённо вздыхаю, когда все быстро и тактично покидают курилку. Несколько разных дней незаметно сливаются в один, томительный и тревожный, а мои действия уже доведены до автоматизма: зажимаю сигарету губами, щёлкаю зажигалкой, одновременно с первой глубокой затяжкой достаю из кармана телефон.

На языке сразу появляется горечь, перебить которую абсурдно стараюсь следующими порциями табака. Больше, больше, ещё больше, пока во рту не начинает неметь и жечь.

В своих разрушительных привычках я на удивление постоянен.

Набираю ей несколько сдержанных, коротких сообщений, и улыбаюсь, получая такие же ответы. Пальцы мнут слегка шероховатую бумагу фильтра, а помнят наизусть мягкие и длинные пряди волос, отрываться от которых каждый раз так же больно, как вырывать из себя кусок мяса.

За чередой «как ты? — нормально.» последует нервозное ожидание вечера, возможности прижаться лицом к тёплому и неизменно вздрагивающему от моего дыхания животу, оставить на нём несколько поцелуев и задавить слишком настойчиво возникающие мысли о том, что может быть, когда-нибудь…

Главное — вовремя одёрнуть себя, напомнить как можно жёстче, что сейчас для этого совсем не время.

Время, проклятое и ненавистное время. Раскручивает карусель вечерних звонков-сообщений-писем, наматывает сахарную вату очередных кадровых проблем, выстреливает по внеплановым встречам и переговорам с переменным успехом, — три раза в яблочко, два мимо, и вместо обещанного супер-приза вам достаётся убогий утешительный подарок, — а потом пускает по американским горкам столичных пробок. И проскочив весь этот ебучий парк аттракционов, я поднимаюсь домой в лифте и смотрю на своё искажённое отражение в зеркале, пытаясь понять, попал под конец в комнату смеха или лабиринт страха.

Настроение скатывается ниже всех допустимых пределов, и квартира встречает меня тишиной и темнотой — точно такими же, как несколько прежних отвратительных лет. И только женская сумка в коридоре и пара чёрных туфель уверенно тормозят разогнавшееся в панике сердце и ехидно напоминают, что в городе больше шестидесяти запрещено.

Мне до безобразия нравится знать, видеть, понимать, что она ждёт меня. Но не то, что требовать, а даже просить подобное дикость и варварство, особенно если я предупредил, что задержусь немного, но устало бреду по огромному коридору в гостиную только в начале первого ночи.

Поверишь ли ты мне, Маша, если я скажу, что ненавижу всё это до трясучки?

Спасибо ночной иллюминации города, что мне не приходится включать свет: белёсо-голубые и жёлтые огни наслаиваются друг на друга эффектными кругами, отражаются от покрывающих окно капель дождя, переливаются в гранях зажатого в пальцах рокса и идеально дополняют терпкость налитого в него виски. Этот авторский коктейль я уверенно называю «хроническая усталость» и досконально запоминаю рецепт, чтобы повторять снова.

И снова, и снова…

— Ничего не хочешь мне сказать? — звук её голоса за спиной бодрит так же быстро и верно, как ледяной душ или хорошая пощёчина. Тем более, пока я ставлю рокс на столик, она успевает пройти внутрь комнаты и встать прямо напротив, подпереть спиной стену со скрещенными на груди руками.

Наглым и оценивающим взглядом прохожусь по смявшимся за время сна чёрным брюкам и свободной белой рубашке, хотя бы расстёгнутой сверху на одну пуговицу больше полагающегося правилами приличия. Хмурый взгляд исподлобья — визитная карточка младшей Соколовой, не иначе, — и распущенные волосы, которые мне внезапно сильно хочется растрепать.

Кровь резко приливает к члену, никак не помогая сосредоточиться на том, что она вообще от меня хочет.

— Ты очень сексуальная, когда злишься, — ухмыляюсь, поудобнее устраиваясь на диване, и с наслаждением мазохиста наблюдаю за тем, как она борется с желанием закатить глаза или закатить скандал. Ни один из этих вариантов, впрочем, в перспективе не будет сулить мне ничего хорошего.

— А ты очень болтливый, когда выпьешь, — замечает ровно и хладнокровно, только взглядом уже не расковыривает во мне дыру, а яростно расхерачивает перфоратором, так, что даже уши закладывает.

Или это от возбуждения? Думать на отвлечённые темы как-то не выходит: после этого безумного утомительного дня думать вообще выходит крайне паршиво, зато желание долго и с упоением трахать её нарастает с той же скоростью, с которой один за другим вырубаются из-за аварийного состояния все отделы моего мозга.

— Так это не то, что ты хотела услышать?

— Это не то, о чём я тебя спрашивала, — увиливает от ответа ловко, словно лисица дерзко хлещет хвостом по носу догонявшей её собаки, прежде чем окончательно скрыться из виду.

— Ты задаёшь слишком скучные вопросы, Маша.