Ложный рассвет

Сразу же вслед за тем я почувствовал, что мое плечо сжимает чья-то рука, и услышал голос Самареза, кричавшего что-то мне прямо в ухо. Сквозь треск деревьев и завывание ветра я не сразу разобрал, что он говорит, но наконец до моего слуха дошло:

- Я объяснился в любви не той! Как мне теперь быть?

У Самареза не было никаких оснований делать мне это признание, мы никогда не были на короткой ноге, но в ту ночь все мы сами на себя не походили. Он дрожал от волнения и мне было не по себе от пронизывавшего меня электричества. Я не нашел ничего лучшего, как сказать:

- Вы с ума сошли! Объясняться в любви в такое время!

Но вряд ли это могло помочь делу.

Тут он закричал:

- Где Эдит? Эдит Копли?

Эдит была младшая сестра. Я удивленно спросил:

- А она-то вам на что?

Хотите верьте, хотите нет, но следующие две минуты мы орали друг на друга как одержимые, он клялся всеми святыми, что с самого начала намеревался предложить руку и сердце младшей сестре, я до хрипоты в горле доказывал, что он все перепутал. Я ничем не могу этого объяснить, разве, повторяю, тем, что все мы в ту ночь были сами на себя не похожи. Все это смахивало на дурной сон: и лошади, бьющие копытами где-то в темноте, и Самарез, уверяющий, что он с первого взгляда влюбился в младшую из сестер Эдит. Он все еще крепко сжимал мне плечо и умолял сказать, где она, как вновь наступило временное затишье, мрак немного рассеялся, и мы увидели, что песчаная туча уже на равнине перед нами. Теперь мы знали, что худшее позади. Луна стояла низко над горизонтом, и по небу разлилось тусклое мерцание ложного рассвета, наступающего примерно за час до настоящей зари. Свет этот чуть цедился, а коричневая песчаная туча ревела, как буйвол. Интересно, куда делась Эдит Копли, подумал я и тут заметил сразу три вещи: прежде всего - улыбающееся лицо Мод Копли, возникшей из темноты и идущей к Самарезу, который все еще стоял, сжимая мне плечо. Я слышал, как девушка шепнула: "Джордж!", и просунула руку под свободную руку Самареза, увидев выражение ее лица, выражение, которое появляется у женщины не чаще одного-двух раз в жизни, - когда она беспредельно счастлива, и в воздухе поют трубы, и все озарено волшебным сиянием, и небо отверзло свои врата, потому что женщина любит и любима. В тот же миг я увидел лицо Самареза, когда его ушей достиг голос Мод Копли, и фигуру в коричневой полотняной амазонке в пятидесяти ярдах от нас, садящуюся на лошадь.

Почему я с такой готовностью вмешался в то, что меня совсем не касалось, я и сам не знаю; не иначе как потому, что был страшно взвинчен. Самарез двинулся было к коричневой амазонке, но я толкнул его назад и крикнул:

- Останьтесь здесь и все объясните, я ее верну!

И я бегом кинулся к своей лошади. Мной владела совершенно нелепая мысль, что все должно быть сделано пристойно и по порядку и что первая забота Самареза - стереть счастливое выражение с лица Мод Копли. Укрепляя мундштук, я ломал себе голову над тем, как это ему удастся сделать.

Я скакал за Эдит Копли легким галопом, раздумывая, под каким предлогом мне ее вернуть. Но, увидев меня, она хлестнула лошадь, и мне пришлось пуститься в карьер. Несколько раз она крикнула через плечо:

- Оставьте меня! Я еду домой. Ах, оставьте меня! - Но мне надо было сперва ее догнать, а уж потом вступать с ней в спор.

Наша скачка казалась продолжением все того же дурного сна. Почва была неровной, мы то и дело проносились сквозь вертящиеся, обжигающие дыхание песчаные смерчи, встающие столбами в арьергарде летящей вперед бури. Дул раскаленный ветер, неся с собой тяжелый запах, точно из заброшенной печи для обжига кирпича; и в этом сумеречном свете, сквозь столбы смерчей, все вперед и вперед по пустынной равнине неслась на сером коне фигура в коричневой амазонке.

Сперва мисс Копли держала курс на наш пост. Затем повернула и по островкам выжженной дотла колючей травы, где с трудом пробрался бы и кабан, направилась к реке. В спокойном состоянии мне бы и в голову не пришло скакать ночью по таким местам, но сейчас, когда в небе беспрестанно сверкали молнии, а в нос бил смрад, словно из глубин преисподней, это казалось вполне нормальным и естественным. Я кричал и несся за ней вдогонку, а она, пригнувшись к луке, нахлестывала коня, но тут нас подхватил последний порыв песчаной бури и погнал по ветру, будто клочки бумаги.

Долго ли мы так скакали, я не знаю; мне казалось, что топот копыт и вой ветра тянутся уже целую вечность, целую вечность гонится вслед за нами чуть просвечивающая сквозь желтый туман кроваво-красная луна. Я буквально насквозь промок от пота. Вдруг серый споткнулся, выровнял было шаг, но тут же остановился как вкопанный, совсем охромев. Моя лошадь тоже совершенно выбилась из сил. Эдит Копли была в самом плачевном состоянии: шлем ее упал, она была покрыта толстым слоем пыли и горько плакала.

- Почему вы не оставите меня в покое? - прошептала она. - Я хочу домой. Умоляю вас, оставьте меня!

- Вам надо вернуться, мисс Копли. Самарез хочет вам что-то сказать.