Лубянка, 23

— Дело даже не в этом… — тоже с расстановкой заговорила она, не глядя на меня. — Мне вообще тяжело… трудно… У нас дома… Нет, не скандалы… Просто у нас очень несчастливая, хотя дружная семья. Один мой брат, Семен, уже шестнадцать лет на Колыме. В концлагере. Второй вернулся с фронта без обеих ног. Жутко пьет… Дочь у него, она совсем без волос… Не растут с рожденья… У двух моих сестер мужья расстреляны. Были простые инженеры… Самая старшая сестра — врач с большим стажем. Ее недавно выгнали с работы, из поликлиники Моссовета, когда началось это… с врачами. Муж еще одной сестры… (Я не совсем понимал, какое все это имеет отношение к моему дрянному характеру, но не прерывал…) Муж другой сестры, он талантливый музыкант, его рекомендовали в свое время в аспирантуру, даже в Большой театр, дирижером. Никуда не приняли… Из-за пятого пункта анкеты… Устроился, наконец, дирижером в цирке, потом уехал на Украину, в город Сталино, там работает в филармонии. Жена и двое маленьких детей здесь… Я очень любила маму, отца не знала, он умер, когда мне было три года. Мама не так давно умерла…

Римма замолчала. Я заметил: на глазах у нее слезы и тоже ничего не говорил.

— Прости, что выкладываю тебе, — сказала она потом. — Но это я ношу с собой… в себе… — Опять молчание. Я уже собрался что-нибудь проговорить, когда она посмотрела мне прямо в лицо и произнесла окрепшим голосом: — Я много думала и поняла, нам не надо больше… Ни к чему не приведет. Мне тяжело с тобой… чувствую неловкость… не знаю, куда девать руки… что и как говорить… Как на экзаменах. — Она слегка улыбнулась, тряхнула челкой и отвела глаза. — Нет… нам нужно расстаться.

По-прежнему я не имел понятия, что ответить, и сказанул полусерьезно, полушутливо:

— Я исправлюсь. Честное пионерское.

Она снова покачала головой, поднялась со скамейки. Я тоже встал.

— Нет, — повторила она уверенно, — ты не сможешь… Не обижайся и спасибо тебе. До свиданья…

— До свиданья, — ответил я машинально и спросил уже ей в спину: — За что спасибо?

Она не ответила. Она уже удалялась вниз по бульвару к станции метро Дворец Советов, где мы часто встречались в последние месяцы, и я сразу отвернулся, чтобы не видеть ее походку. Походку иудейской царевны Береники, которая так меня влекла. И не только меня, а в свое время даже римского императора Тита Веспасиана.

Я уже вышел на Арбатскую площадь и пересек ее по самой середине, направляясь к Никитскому бульвару. Наверное, я мог бы здесь идти с закрытыми глазами и все равно безошибочно указывал бы пальцем знакомые дома по обе стороны. Вот слева красивый серый, где жил мой одноклассник (по школе в Хлебном переулке) Игорь Гриншпан. Мы не дружили, но фамилия запомнилась. Тогда, лет двадцать назад, она не считалась нехорошей, и отец у него был, если не ошибаюсь, врачом (может, будущим «убийцей в белом халате»). А следующий дом, невысокий — там жил Гоголь. Кстати, тоже их «терпеть не переносил», как бы сказала наша квартирная соседка Румянцева. После Гоголя — огромный домина работников Севморпути. Это теперь, а раньше тут стояла самая первая моя школа, где я окончил целых два класса, и рядом с ней, тоже невысокий, дом, в котором я когда-то бывал чуть ли не чаще, чем в своем собственном. Здесь, в большой неуютной квартире, занимавшей весь второй этаж (на первом, в бывшей конюшне, стояли два грузовика марки «АМО», а потом «газики»), жил в огромной семье своей жены мой дядя Володя, Дяна, как я его называл с младенчества. Он уже умер, этот странноватый тихий человек, умевший писать и переводить стихи — не такую чушь, как его племянник Юра; умевший рисовать, музицировать; настоящий книгочей и эрудит, не нашедший себя в перевернувшемся мире. Впрочем, судя по его дневникам, и в том, прежнем, мире было ему не слишком уютно. Я уже не застал его в живых, когда вернулся с войны: в эвакуации он пытался покончить с собой, бросился в холодную быструю реку, не умея плавать, но его спасли. Потом он много болел и умер после очередной сильной простуды.

На другой стороне бульвара в огромном по тем временам доме жил еще один мой одноклассник, Дима Соколов, кому я обязан ранним знакомством с наследием писателя Шекспира, Вильяма. Дима великодушно снабжал меня толстенными томами издательства Брокгауза и Ефрона, по два тома зараз. Три я бы уже вряд ли унес в свои неполные одиннадцать лет.

Перейдем опять на левую сторону, где рядом с красноватым кирпичным зданием фармацевтического института стоит тоже большой старинный дом с красивым подъездом. Тут в многонаселенной квартире второго этажа обретается Алик, мой приятель послевоенного образца, одноклассник брата Жени по знаменитой когда-то 110-й школе в Мерзляковском переулке. Сейчас он здесь не живет, потому что женился на девушке из баптистской семьи (хвала их религиозной терпимости!), но, по его словам, скоро они мирно расстанутся… Как сейчас мы с Риммой.