Лубянка, 23

Но вернемся к «стиляге» Эдди Игнатьевичу Рознеру — потому что одевался он весьма стильно, даже экстравагантно. Товарищу Белоконеву не понравилось бы. (Как вскоре не понравятся директрисе нашей школы мои светло-синие вельветовые брюки, в которых я стал ходить ближе к лету и которыми втайне гордился.)

Концерты нового рознеровского оркестра больше походили на эстрадно-цирковое представление, где выступали акробаты, жонглеры, артисты балета. На одной из танцовщиц он вскоре женился, так как прежняя жена от него ушла, когда узнала, что в Магадане, где он был в заключении и потом в ссылке, у него растет дочь.

Былого расцвета его оркестр уже не узнал, хотя в 1956 году Рознер записал музыку к фильму «Карнавальная ночь» и снялся в нем со всем оркестром. Собственные песни успеха не приносили, наши с Сибирским предложения интереса у него не вызывали. Ко всему еще он попал в автокатастрофу, в которой погиб администратор оркестра, а сам Рознер получил тяжелые травмы. Его московский оркестр пришлось распустить, попытка создать еще один — в Гомельской филармонии — провалилась. Он перестал играть на своей «золотой» трубе, впал в уныние. В шестидесятые годы поделился настроениями с близким знакомым: «У меня была возможность сделать карьеру в Голливуде, — сказал он, — я выступал в Англии, во Франции, в Скандинавии. Играл, поверь, не хуже белого трубача Гарри Джеймса. Но холера ясна кинула меня к большевикам, а они, пся крев, кинули меня в тюрягу и в лагерь… Уеду-ка я туда, где родился…» И начал оформлять отъезд, как теперь говорится, на ПМЖ в Германию. В Западный Берлин. Было ему тогда 62 года. Однако и там дела не заладились: не хватило уже ни душевных сил, ни здоровья. Через четыре года он умер. Надпись на могильной плите лаконична. «Адольф (Эдди) Рознер». (Как любили восклицать два пройдохи-стряпчих в знаменитом романе Диккенса: «И все, мистер Додсон!» «И все, мистер Фогг!..»)

Глава 4. Обратное движение. Несостоявшийся концерт в райцентре. Костя Червин и его роль в моей литературной жизни. Первое творческое фиаско и первые аплодисменты. «И жизнь ему спас другой…» Плохой подполковник и хороший «смершовец». Товарищ Мехлис решает меня расстрелять. Вредоносная корова. Ажурный шов хирурга Вилянского. Решаю жениться. «Общага» у Сретенских Ворот. Отъезд Мили на ПМЖ. Шутки спецслужб

1

Начался отток заключенных из тюрем и лагерей: тех, кому удалось выжить, кто сидел «за политику» — ну, там анекдот не вовремя рассказал, западный образ жизни хвалил неумеренно, а наш — слегка осуждал; и за многое другое — в том числе за незаконно сорванные в колхозном поле колоски. Но гуманность так уж гуманность — и заодно со «шпионами решительно всех государств» и обладателями слишком длинных языков стали освобождать уголовников. По доброте душевной. Если кто, к примеру, одного зарезал, а не пятерых и к тому же под парами был. Ведь пьяный человек, как известно, за себя не отвечает.

И многие вернулись. Но еще больше не вернулись, остались там. А где «там» — неизвестно. И среди них — мать моего школьного друга Женьки Минина, учительница, приехавшая из панской Польши с двумя сыновьями в страну счастливых трудящихся и арестованная как шпионка. Ее младший сын тогда сошел с ума (я присутствовал при том, как его увозили), а Женя, позднее, погиб на фронте. Не вернулись и отцы других моих соучеников — Кати Кучеренко, Мишки Брукмана… Не вернулся бритоголовый комкор Пугачев, начальник Военно-транспортной академии, куда я поступил после школы. Остались там, в никому не известной яме, мать и отец Ванды Малиновской, девочки из восьмого «Б», оба сотрудники Коминтерна. Не вернулся еврейский поэт Перец Маркиш, отец двух сыновей, с чьей вдовой меня вскоре познакомит мой новый литературный приятель, и я, по заготовленному ею подстрочнику, сделаю перевод, который впервые покажется мне настоящим… Не вернутся и мужья родных сестер Риммы, заводские инженеры.

Но кое-кто, все же, вернулся. Среди них мои будущие добрые знакомые Лев Разгон и Анастасия Ивановна Цветаева, Саул Гиршенко, с кем я учился в десятом классе, и еще один одноклассник, Леша Карнаухов — наверное, не достаточно хорошо охранявший Сталина, потому что получил, работая в его охране, аж двадцать пять лет. Столько же должен был отсидеть мой послевоенный друг, бакинский журналист Рафаэль Бахтамов, но, к счастью, недобрал значительно больше половины срока и вышел почти живым из медных рудников Джезказгана. Вернулась после нескольких арестов и ссылок мать нынешней моей самой близкой подруги Надежды П. (Отец Надежды остался там навсегда.)