Лубянка — Экибастуз. Лагерные записки

Из уст бывшего тифлисского корнета, ерника и циника полились тысячи рассказов о царской России, согласный хор которых подтверждал, что в предвоенные годы страна переживала невиданный расцвет. Шумно, весело было в офицерской среде на Кавказе, рекой лилось вино, но в 1914 году началась война. Отличный командир, участвует в десятках боев, берет Эрзерум, получает несколько раз Георгия, становится очевидцем развала Кавказской армии и ее позорной эвакуации. Его природный скептический ум не щадил ни Распутина, ни Протопопова, а Родзянко с Милюковым он величал предателями и фанфаронами. Насмотревшись на расправы с офицерами, начальниками станций, избежав их сам благодаря своей отваге и физической силе, пользуясь уважением у своих солдат, он добрался до Ростова, и там с несколькими подчиненными вступил в армию Деникина. Весь путь атак, побед, отступлений он прошел до конца, хотя никаких иллюзий у него не было. Себя он, впрочем, никогда не забывал, в Кременчуге даже участвовал в ограблении ювелирного магазина и частенько отпрашивался в тыл для пьяных кутежей. Если денег не хватало, чтобы расплатиться, то в отдельном кабинете подрисовывали на портрете Деникину страшные усы, вставляли в рот окурок и, позвав хозяина, кричали: «Как смел? Застрелить, как собаку!», и тот был рад-радешенек спровадить гостей без денег. Но даже компрометируя подобными выходками движение, он продолжал болеть за него, и его возмущало, что в полку лошади не подкованы, как в красной коннице Буденного. Солдатом он остался до конца и беспрекословно исполнил последний приказ об участии в арьергардных боях, прикрывающих эвакуацию Белой армии. Когда отходили последние пароходы и многих оставляли на берегу, верный себе, за пару бриллиантов он купил место на санитарном пароходе и поэтому одного раненого снесли на берег. Лагерь в Галлиполи вызвал у него горький смех. Он вырвался оттуда и попал в Александрию, где после пьяного дебоша в английском гарнизоне его посадили в военную тюрьму. Там он отказался исполнить установленную процедуру — вынести ночную посудину и вернуться в камеру — на том основании, что он гость короля Георга Пятого. Позднее тот, по рассказам Нечкина, даже пригласил во дворец великана, настолько импозантны были его внешность и находчивость в разговоре. Вскоре бриллианты кончились, он нанимается на ипподром. Именно к этому времени в СССР объявили нэп и прощение всем, кто вернется. Он вряд ли поверил посулам, но, рассчитывая все же на свой ум и работу скромного наездника, приехал тоже в большевистскую страну.

Оба белых офицера были храбрецами, но почему-то сдались на милость победителя. Идеалист, циник допустил в расчетах ошибку, а конец один — решетка и колючая проволока. Статистика, собранная мною за время заключения, подтверждает, что все белые офицеры и солдаты, поверившие советскому правительству, окончили жизнь в подвалах, тюрьмах, лагерях. С дьяволом в сделки не вступают!

В ту ночь перед этапом я особенно остро позавидовал тем, кто с оружием в руках отстаивал право на свободную жизнь своего народа, и досадовал на их бесславную капитуляцию перед режимом, когда борьба с ним становилась с каждым днем все более и более необходимой. Какую громадную пользу они могли бы оказать! Во время погрома Церкви и проведения коллективизации вождей и руководителей искали, но их не было; в то время они все были арестованы или куда-то попрятались.

Битва в пути

Проводы всегда утомительны, и с чувством облегчения, невзирая на грозное будущее, мы сели в вагон какой-то неизвестной конструкции, без перегородок между купе, с подобием общих нар за решеткой. Нам представилась возможность познакомиться со всеми участниками этапа и, быть может, понять его целевое назначение. Иногда сразу было ясно, что освобождались от доходяг, инвалидов или нестерпимо надоевших лагерному начальству блатарей… Но чаще всего этапы ярко выраженной физиономии не имели. Так внешне обстояло и на этот раз, но отбор однодельцев был показателен и не оставлял сомнений в мстительном умысле.

Из тех, кто получил «десятку», взяли:

— Павла Салмина — главу выдуманного вооруженного восстания и главного свидетеля обвинения, давшего на всех показаниях. Хорошо осведомленный участник следовательских махинаций, знавший все их слабые места, представлял для чекистов скрытую опасность на случай перемен в конце войны. Такого спокойнее было отправить на тот свет.

— Бориса Рождественского, дабы неповадно было отбивать у чекиста жену.

— Меня — за непримиримую и нескрываемую враждебность.

— Льва К. — за такую же непримиримость и еще большую откровенность.

— Мишу Дьячкова — рабочего парня, всегда ругавшего следователей, обзывавшего их фашистами и вредителями.