Лубянская империя НКВД. 1937–1939

До сих пор изложение, начиная со дня ареста, развивалось по линии следственных действий. Но жизнь, даже самая ущербная, более многопланова. Не терял времени отец Лены Георгий Борисович. Профессиональный литератор, был он редактором всех прижизненных изданий Серафимовича. Все заявления Г.Б. Шатуновского выдают его литературную квалификацию и полны горестного чувства, испытываемого отцом из-за внезапно и безвинно попавшей в беду дочери, которой он всегда привык гордиться. Читаешь его глубоко продуманные аргументы, звучащие, с точки зрения нормального человека, очень убедительно, и ловишь себя на циничной мысли: к чему все это? Игра ведется по иррациональным правилам, обвинительный приговор предрешен, с человеческими качествами и реальными деяниями подследственной тяжесть приговора не связана, так что все призывы к справедливости, не говоря уже о милосердии, — бессмысленны. Все заявления (не только отца, но и дочери) бюрократической машиной проштамповывались, а ответ был по существу неизменен: «е пересмотре дела отказано» или «В виду того, что вновь поданная жалоба отцом осужденной не содержит новых доводов к пересмотру решения по делу, эта жалоба на основании приказа НКВД СССР… оставлена без удовлетворения…»

Процитирую первое заявление Георгия Борисовича на имя Берии от 4 апреля 1939 г.

«Она (дочь. — В.Ж.) — человек кристаллической честности и редкой бескорыстности. Позвольте привести две маленькие иллюстрации. Пробыла она немало времени со своим мужем замторгпредом заграницей и к великому удивлению кумушек не привезла оттуда никакого запаса платьев и тряпок — наряды ее не интересовали. В последний год она имела возможность по должности ее мужа пожить лучше и шире, чем жила раньше. Но это ей было чуждо. Я с радостью смотрел, как отчаянно она сопротивляется переезду в новую, более просторную квартиру (так и не переехала), как упрямо она сжимает бюджет и экономит каждый НКВД-овский рубль. После ареста ее дети перешли ко мне в подбитых башмаках, без валенок, с крайне ограниченным запасом рваного белья и платья. Я теперь должен покупать и доставать наиболее необходимое».

Цитирует «сын за отца не отвечает» и трансформирует в «жена за мужа не ответчик». Ходатайствует о скорейшем освобождении.

«Жду, верю и надеюсь». Прилагает записку Лене.

Некоторая утрировка, думаю, простительна. «Синим чулком», ни о чем, кроме науки не помышляющим, Лена, конечно, не выглядела. Одевалась прилично, не были запущены и дети. Но в основном старик прав: не только жадности, стяжательства, но и просто стремления более эффективно использовать довольно большие и практически неконтролируемые материальные возможности у супругов Жуковских не наблюдалось. Дачу, правда, поменяли, но здесь сыграли роль несопоставимо лучшие, чем в Томилино, природные условия Жуковки.

Из заявления Г.Б.Ш. Ворошилову (20 апреля 1939 г.) Любимый и уважаемый Климент Ефремович!

«Как, отец и гражданин, считаю своим долгом и своей патриотической обязанностью Довести До Вашего Сведения, как НАРКОМА ОБОРОНЫ, О СУЩЕСТВОВАНИИ ТАКОЙ РАБОТЫ Е.Г. Жуковской-Шатуновской. Работа эта, что бы ни было с ее автором, может и должна БЫТЬ ИСПОЛЬЗОВАНА ДЛЯ ДЕЛА УКРЕПЛЕНИЯ НАШЕЙ ХИМИЧЕСКОЙ МОЩИ».

«Попутно» просит, конечно, и за Лену.

Вот это послание, единственное, привело хоть к какому-то результату. В деле, без каких-либо сопроводительных записок, появился следующий документ.

1. Е.Г. Жуковская-Шатуновская работает научным сотрудником технологической лаборатории кафедры ПХЗ Академии с 7.3.37 г. по 11.11.38 г.