Лубянская преступная группировка

Я не мог выйти и открыто заявить: ФСБ взрывала дома. Я был под подпиской о невыезде, мне постоянно угрожали, в любой момент могли арестовать. Если бы я выступил в программе Николаева — прямо из Останкино поехал бы в Бутырскую тюрьму.

Когда произошёл взрыв на Пушкинской, я был в Сочи с семьёй. Вернулся, тут же позвонил генерал-лейтенанту Миронову, начальнику Oперативно-розыскного управления. «Иван Кузьмич! — говорю. — Ну сколько можно! Переход взорвали на Пушкинской. Люди гибнут. Давайте, я вам расскажу, кто это делает». — «Ну, Саша, опять ты за своё!» — «Люди же гибнут! Дети! Вы что, не знаете, кто это делает?» Он молчит. Я прошу: «Вызовите меня, я вам дам объяснения». — «Я занят», — такой был ответ.

— А что бы ты ему рассказал?

— Во-первых, про Лазовского, Соединил бы все взрывы в одну логическую цепочку.

— А что тебе показалось самым странным во взрыве на Пушкинской?

— Бытовая версия, что киоски делили, — это бред. Интересно, что взрыв на Пушкинской пришёлся на период разборки с НТВ…

Когда я работал, у меня был такой принцип: поставь себя на место потерпевшего и поставь себя на место преступника. И своим подчинённым говорил: если вы будете равнодушны к чужому горю, то на этой работе сами перестанете быть людьми.

Меня сильно задела за живое история женщины, которая с дочерью пошла купить чего-то перед поездкой на юг. И осталась лежать в переходе… А я был на юге в это время. Представил на месте этой женщины свою жену и маленького сына. Мы так ждали этой поездки! Я — после тюрьмы. Сын моря никогда на видел… Мне стало дико, больно. Я и позвонил Миронову.

Пушкинский переход сработал как детонатор. Терпел я, терпел, смотрел, анализировал, а потом, когда вот эта девочка… я подумал: ну что они со мной сделают? Я окончил военное училище. Уже половина моих однокашников в гробах лежат. То, что я дожил до тридцати восьми лет на двух ногах, с руками, с глазами, при моей-то профессии — да это уже много! Чего бояться-то? Горите, думаю, вы синим пламенем! И позвонил Миронову.

Не буду утверждать, что взрыв на Пушкинской и взрывы домов — это одно и то же. Почерк разный. Но я хотел Миронову рассказать про Лазовского — если они забыли. Напомнить, что в Москве проживает некто Макеев, который разрабатывал Лазовского. Напомнить им про Воробьёва, про взорванные автобусы. Напомнить, что у нас взрывы происходят почему-то перед выборами. Выборы заканчиваются — и снова тихо.

— А почему ты думаешь, что взрыв на Пушке не носил характер разборки?

— Будь это разборка, был бы вовлечён определённый круг лиц. Вот, допустим, ты держишь киоск, я тебя начинаю рэкетировать: раз угрожаю, другой, третий. Потом взрываю. Но ведь ты придёшь в правоохранительные органы, расскажешь про меня, так ведь? У любого сыщика спроси: если уголовники совершают преступление, рано или поздно это раскрывается. Даже если чисто сработали — ни следов, ничего, — потом где-нибудь в ресторане по пьянке расскажут. Информация всё равно придет. А тут — ничего.

А взрыв на Пушке совпал с чем? С наездом на НТВ, протоколом номер шесть. НТВ говорило, что война в Чечне преступна. А власти молчали. Совет Федерации начал голову поднимать. Если Рязань выбрали, потому что там десантники учатся, то в Москве выбрали место, где встречи назначают. Ты что, ни разу у памятника Пушкину встречу не назначал? Всем показали, что любой москвич мог оказаться на этом месте. Для нагнетания всеобщего страха. И люди думают: да черт с ним, с Советом Федерации! Черт с ним, с НТВ! Лишь бы живым остаться.

— Как ты думаешь, возможно ли найти когда-нибудь исполнителя этого теракта?

— Конечно, возможно. Если будет независимый следователь с двумя-тремя опытными оперативниками. Даже при том, что они уничтожили все вещественные доказательства, осталась масса свидетелей. Зацепят Рязань — выскочит Москва. Сразу. Это месяц работы. Правда, если никто не будет мешать.

Там много зацепок. Вот этот, который по жильцам ходил, подписи собирал. Его бы взять и допросить: кто его туда послал?

— То есть в замазывании «учений» участвовала слишком большая группа людей, чтобы можно было всё сохранить в тайне?

— Нет, это не то. Главное было обеспечить алиби Патрушеву и его подельникам.

— Любому оперативнику понятно, что произошло в Рязани?

— Конечно, все это понимали.

— А почему никто нигде ни единого слова не сказал?

— Потому что люди служат. Опер, следователь очень уязвимы. Достаточно заявления любого бандита, которого он задержал или допросил, чтобы отправить его на нары. Я это всё на себе испытал. Многие из тех, кто служит в правоохранительных органах, сами втянуты в преступную деятельность.

— А из тех, кто ушёл?

— А что они раньше не работали. У всех есть семьи, дети. Но люди же говорят. Ты почитай в Интернете, что пишут. Ни у кого нет сомнений, что дом в Рязани минировала ФСБ. А это ключевой вопрос. Если дом в Рязани их дело, то и Москва — тоже. Почерк один.