Луч солнца на цветных стеклах

– И бросил меня, – прошептала Джессика.

– Да, – тихо согласился он. – Да. Да, я тебя бросил. Но думаю, далеко не так безвозвратно, как ты сама отказалась от себя. Будто ребенок должен был стать единственным смыслом всей твоей жизни.

Джессика расплакалась. Теперь она понимала, что не готова завести ребенка. Ни тогда, ни даже сейчас. Она поклялась себе, что больше не допустит никаких потерь, но стояла перед лицом самой большой из них. Непонятно как, но в браке она потеряла себя. Играла роль, вместо того чтобы жить настоящей жизнью.

Кейд всегда ненавидел слезы. Всегда. Если во время ссоры она начинала плакать, он уходил.

Кроме единственного случая, когда она потеряла первого ребенка. Тогда они забрались в постель, прижались друг к другу и плакали до тех пор, пока не выплакали все слезы.

Однако после этого он будто окаменел от этой боли и после второго выкидыша оказался способен лишь неловко похлопать ее по плечу и сказать пару банальностей, от которых стало только хуже.

Казалось, ее горе еще больше отдалило его, окончательно уводя куда-то прочь.

Слезы текли по щекам Джессики. Теперь она уже не могла с ними справиться, они лились потоком.

Она ждала, что Кейд сделает то же, что и всегда, – уйдет, заметив первые признаки того, что она не в состоянии держать себя в руках. Но он не уходил.

– Джесси, – нежно сказал он. – Оглядываясь назад, я вижу, что мы не были готовы к детям. Ни один из нас. Мы думали, наши отношения стоят на прочном фундаменте, но при первом стрессе они треснули. Дети должны появляться на более надежной основе, чем эта.

Он подошел к ней и обнял за плечи. А потом сделал то, чего она так отчаянно ждала от него уже очень давно, – крепко прижал ее к себе. И позволил слезам свободно литься ему на грудь.

– Все. Я в порядке, – наконец со вздохом сказала она. – Спасибо тебе.

– За что?

– За то, что обнимаешь меня. Мне всегда так не хватало этого. Я не ждала, что ты уладишь все проблемы, однако хотелось, чтобы во всех невзгодах ты был рядом, как скала, на которую я могу опереться.

Кейд посмотрел на нее. Кивнул. Джессика видела в его лице сожаление. Он все понял. Все.

А потом в его глазах что-то изменилось. Протянув руку, смахнул с ее щеки слезинку и провел большим пальцем по губам.

Джессика почувствовала, что пересекает опасную черту, и надо отступить назад. Но не могла.

Где-то в глубине души она так отчаянно тосковала о нем, тосковала об их жизни вдвоем, что могла сравнить свои страдания с муками героинового наркомана. Эта потребность заслонила собой все: и здравый смысл, и доводы рассудка. Она была сильнее желания контролировать ситуацию, поступать правильно.

Все исчезло, было сметено одним движением его пальца, коснувшегося ее губ. Губы Джессики раскрылись, и она сжала его палец. Вкус его кожи показался божественным.

Кейд замер. Джессика посмотрела ему в глаза. А потом поднялась на цыпочки и наклонила его голову к себе. Поцеловала знакомую маленькую родинку возле уха. Кейд покорно застонал и, взяв в ладони ее лицо, прижался губами к ее губам.

Здравствуй. Добро пожаловать домой.

Его страсть была так же очевидна, как и ее. Кейд не мог оторваться от ее губ. Его язык скользнул в знакомое убежище ее рта, Джессика почувствовала, что тает. Оторвавшись от ее губ, он принялся целовать ее шею, лоб, кончик носа, веки.

– Джессика, – хрипло стонал он. – О, Джессика!

Подхватив ее на руки, понес по коридору в свою спальню. Открыл ногой дверь и, сделав несколько стремительных шагов, положил ее на огромную кровать. Она пристально уставилась на него.

Она хотела своего мужа, хотела Кейда так, как никогда ничего не хотела за всю свою жизнь. Желание шипело в животе, змейкой сжимало сердце, срывалось с губ страстным стоном. Джессика протянула к нему здоровую руку.

Кейд охотно опустился на нее, прижимаясь всем телом и вместе с тем аккуратно стараясь не задевать больную руку. Он нежно ущипнул мочку ее уха и осыпал поцелуями брови, нос, щеки и подбородок.

Наконец, когда она уже задыхалась от желания и томления, Кейд нашел ее губы и игриво ткнулся в нее носом. Поцелуй стал крепче, еще сильнее распаляя и без того раскаленную страсть.

– Я сейчас растаю, – шепнула она.

– Можешь таять, – так же шепотом ответил он. – Я с тобой.

Его поцелуи становились все жарче и ненасытней. Оторвавшись от губ Джессики, Кейд опустил голову к расстегнутому вороту ее блузки. Оставил огненный след на ее шее, его губы скользнули к ней на грудь. Нащупав пуговицы блузки, он расстегнул их одну за другой и, добравшись до обнаженного тела, проделал путь от выступавших над бюстгальтером полукружий груди до плоского живота. Его губы касались тех мест, которых не касался никто, кроме него.

Джессика не растаяла, однако возбуждение достигло последнего предела.

До первого июля, когда отмечался День Канады, оставалась еще неделя, но фейерверки уже начались. Они всегда начинались с малого, с небольших красочных вспышек, но с каждым днем нарастали, пока все небо не озарялось светом, а от грохота взрывов содрогалась земля.