Лучанские

– Лучше, Ольга Александровна. Я заходила на реанимационный пост. Но вам нужно думать в первую очередь о себе.

«Иди к чёрту! Ты сначала проживи с ним всю жизнь, в горе и в радости, со всеми его новыми книжками и старыми врагами, прожди его из командировок, стерпи все сплетни и чужую помаду на рубашке, его истерики, когда не пишется, его пьянки, когда пишется… А потом рассказывай мне, о ком я думать должна!»

– Он в сознании? Он не на ИВЛ?

– Конечно в сознании. Температурит, кашляет и требует, чтобы его вернули в обычную палату, к вам.

Я практически ненавидела эту улыбающуюся полную девушку, хотя она не сделала мне ничего плохого. Но у неё сейчас была власть надо мной, над Яшей, над ситуацией. А я чувствовала себя совершенно беспомощной, ждала каждой крупинки информации, которую она могла мне передать. И вынуждена была просить. Я, Ольга Лучанская, должна была унижаться перед девчонкой со средним образованием, в два раза меня младше…

– Вы можете передать ему мобильный телефон? Я хочу быть с ним на связи.

– В реанимацию нельзя проносить телефоны. Да вы не переживайте так, Ольга Александровна. Если до обеда без ухудшений, его переведут в палату. Он очень настаивает.

Он настаивает? Значит, у него есть силы настаивать, это хорошо. Но почему он настаивает? За ним плохо ухаживают? Да господи, какой там может быть уход – в общей палате, где лежит куча народа?

– Ольга Александровна, давайте сделаем укол.

Марина продолжала сюсюкать. Я взглянула на неё практически с ненавистью. Да делай ты что хочешь, при чём здесь я? А она хочет, чтобы я подняла пеньюар. Пожалуйста, давай уже быстрее и иди к чёрту.

Почему-то Марина раздражала меня больше всех.

– Когда придёт врач?

– Лечащий врач делает обход в одиннадцать утра.

– А сколько времени сейчас?

– Восемь двадцать.

Больше я не сказала ни слова, пока она не ушла. Потом ещё долго сидела, глядя в одну точку, пытаясь собраться с силами, чтобы пойти умыться и привести себя в порядок. Болела и слегка кружилась голова, немного знобило, но всего этого можно было бы не замечать, если бы Яша был рядом. Почти три часа ждать появления врача. И пять часов ждать обеда, после которого Яшу могут перевести в палату. Почему я не догадалась записать номер телефона реанимации? Можно ведь позвонить на пост и узнать что-нибудь про Яшу. Впрочем, есть же Гугл.

Я достала телефон, с трудом дождалась, пока загрузится операционная система. Едва подключившись к сети, мобильник запищал десятком уведомлений.

«Как Яков Михайлович? Волнуемся». Это Сергей. У него есть право волноваться.

«Оля, что с вами? Что с Яшей? У него выключен телефон». Это Сонечка. Странно, они с братом не так часто созваниваются. С чего она всполошилась? Я ведь так и не сказала ей, где мы. Неужели уже все газеты растрезвонили? Интернет Соня не читает. Надо перезвонить. Но потом, потом. Когда Яша будет рядом.

Я нашла номер реанимационного отделения и позвонила. Трубку никто не брал. То ли не тот номер, то ли там в принципе не отвечали на звонки. Оставалось только ждать.

«Оля, успокойся. Он дышит самостоятельно и выносит мозг окружающим. Значит, с ним всё в порядке». Внутренний голос взывал к разуму и приводил всё более весомые доводы. Но мне хотелось свернуться клубочком, обнять подушку и уснуть. А проснуться уже рядом с Яшей. Моим единственным родным человеком. Да, именно так. Если у Яши была сестра и был Сергей, то у меня – только Яша.