Лучи из пепла

Они остались вместе и провели новогодние праздники, которые хотели первоначально использовать для свадебного путешествия, в сиротском доме Сидоин. Там они замещали сестер, так что сестры хотя бы на несколько дней смогли уйти в отпуск. А потом дни опять потекли своей чередой. Токиэ пришлось снова поступить в игорный дом «патинко». А Итиро стал настоящим «ни-коён»[38]: он работал землекопом на прокладке нового шоссе, которое должно было пройти через холм Тенд-зими-яма.

Некоторым людям Токиэ и Итиро говорили, что они брат и сестра, других не разубеждали в том, что они уже давным-давно без особой помпы поженились. Но такого рода комедию нельзя было разыгрывать перед их общим другом американской миссионеркой Мэри Макмиллан. В угоду ей они все же решили пожениться.

В начале февраля, за месяц до предполагаемой свадьбы, к Итиро явился некий господин Камикури, директор сиротского дома Синсэй. Он спросил Кавамото, не возьмут ли они с Токиэ «атомного» сироту. В настоящее время парнишка сидит в тюрьме по обвинению в краже, но его смогут освободить, если какая-нибудь семья согласится взять его на поруки.

Решив, что они не вправе иметь детей, Итиро и Токиэ надумали брать к себе осиротевших ребят. Теперь впервые им представилась вполне реальная возможность осуществить это намерение. Но как раз в тот период, накануне женитьбы, предложение Камикури было в высшей степени некстати. Неужели им придется потратить свои сбережения, скопленные с таким трудом, на своего гостя? Заметив колебания Итиро, директор сиротского дома объяснил, что их будущему питомцу девятнадцать лет и что он сможет работать вместе с Кавамото на прокладке шоссе. Таким образом, он будет получать немного денег и вносить свою лепту в семейный бюджет.

«Нельзя сказать, чтобы Токиэ выразила особую радость, когда я поделился с ней этой новостью, — рассказывает Кавамото, — но в конце концов она согласилась.

— Ну хорошо, — сказала она, — я буду готовить для вас.

Я пошел к господину Камикури, чтобы встретиться с юношей, — я буду называть его А. У парня оказалась вполне интеллигентная внешность. Этого я не ожидал. Приятно было увидеть также, как просияло лицо директора Камикури, когда он дарил А. новый костюм, купленный специально для него. Пробыв еще дня два-три в сиротском доме, А. явился к нам. С тех пор для Токи-тян настали трудные времена: нелегко было сохранить ту же непринужденную атмосферу, какая царила раньше у нас в доме. А. был довольно-таки пустой мальчишка и говорил всегда только о себе. Часто он хвастался своей жизнью в тюрьме.

— Наверняка ни-сан (старший брат) Кавамото не пережил того, что пережил я, — любил он повторить. И вообще он разговаривал со мной так, как будто из нас двоих он был старшим.

Однажды Токи-тян спросила меня: — Не знаешь ли ты случайно, где лежит отрез черного бархата?

Она говорила почти шепотом, хотя А. не было дома.

— Понятия не имею. О каком бархате ты вообще говоришь?

— Не могу разыскать отрез. А мне его только вчера дала домой одна заказчица.

— Ты искала повсюду?

— Повсюду. И шкаф перерыла.

— Может быть, ты оставила его дома у матери?

— Да нет же. Я точно знаю.

Комната, которую мы снимали, была очень маленькая — два метра на три. Но в ней еще был небольшой стенной шкаф. Неужели А.?.. Нет, это невозможно.

У Токи-тян возникло то же подозрение. Она была очень обеспокоена и в конце концов вышла из себя.

— Я не знаю, что сказать заказчице. Вообще я не понимаю, на каком я свете. Мне надоело быть у вас кухаркой. Хватит, с меня довольно! Я отправляюсь к своим!

Позже Токиэ объяснила мне, почему она убежала тогда от Итиро.

— Не могла я спокойно смотреть, как Кавамото всегда заступался за этого воришку. Конечно, его великодушие трогало меня. Но я говорила себе: такая доброта мне не под силу.

Когда А. явился домой, Кавамото попытался поговорить с ним. Но не успел он осторожно опросить, не знает ли тот, куда исчез отрез черного бархата, как А. разгорячился и перешел с обычного хиросимского диалекта на тюремный жаргон.

— Вы хотите сказать, что я стибрил ваше барахло? На следующий день Итиро под каким-то предлогом не пошел на работу. Вместо этого он обыскал всю комнату. И что же! Кавамото действительно нашел бархат в сундучке, которым вот уже много лет никто не пользовался. Сундучок этот был единственным достоянием, унаследованным Итиро от его матери. Здесь он хранил сотни писем, полученных от Томиэ.

С сундучком в руках Итиро бросился к дому своей невесты. Толкнув шаткую дверь, он остановился на пороге. Его лицо было искажено гневом; резким тоном, каким он никогда раньше не разговаривал, Итиро крикнул:

— Эй! Где Токи-тян?

Мать Токиэ, ее сестра и друг сестры господин Суги-ура прибежали на крик. Не удостоив их даже взглядом, Кавамото раздвинул дверь в соседнюю комнату. В комнате сидела мертвенно-бледная Токиэ и, не поднимая глаз, шила.

Итиро поставил сундучок на пол, откинул крышку И сказал прерывающимся от ярости голосом: