Лучи смерти

– Во дает! Что же надо было натворить, чтобы тебя отчислили из обозного батальона? Украсть все подковы?

– Он залез в денежный ящик, – бесстрастно пояснил штабс-ротмистр и продолжил: – Грилюк поступил на исторический факультет Петербургского университета, отчислен за участие в беспорядках. Сначала симпатизировал эсерам, впервые попал под наблюдение как кандидат в их террористы. Лично знаком с Гершуни, просился к нему в Боевую организацию! Потом передумал, какое-то время был вне политики. Или маскировался, сбивал нас с толку – допускаю и такое. Весной этого года мы получили сведения, что Грилюк поступил в анархисты. Клички Студент и Яша Бешеный. Что еще? Болен чахоткой, лечиться отказывается.

– Болен и не хочет лечиться? – уточнил Кузубов. – Ай как плохо.

– Да уж ничего хорошего, – согласился сыщик. – Из них выходят самые опасные. Терять-то нечего.

– Так и есть, – подтвердил худшие опасения штабс-ротмистр Похитонов. – Грилюк харкает кровью, скоро так и так помрет. В ямбургской организации сказали: Яша решил на прощанье громко хлопнуть дверью.

– Вы сообщили обо всем в Москву?

– Конечно. Тамошнее ГЖУ пытается нащупать след. Анархистов в Первопрестольной ведет ротмистр Ионов, мы находимся с ним в переписке. На вчерашний день у него было пусто. Грилюк пропал: отсюда выбыл, туда не прибыл. Или прибыл так, что нашим о нем ничего не известно.

Лыков покосился на Кузубова. Тот и не думал скрывать своей радости по поводу того, что опасный элемент уехал в Москву и теперь за его поимку отвечают другие люди…

Тут штабс-ротмистр в первый раз заглянул в учетную карточку и воскликнул:

– Ой! Я кое-что забыл.

– Ну-ка? – схватился за карандаш сыщик.

– Грилюк сожительствовал с некоей Агриппиной Сотниковой, дочерью титулярного советника. Полгода уже – это для их среды много. Не иначе там любовь.

– А что есть на Агриппину?

– Бывшая бестужевка, отчислена за неуплату. Проживает по адресу: Лодейнопольская улица, дом два.

Лыков занес сведения в записную книжку и спросил:

– Это все?

– Это все.

– Благодарю.

Алексей Николаевич перевел взгляд на Кузубова и добавил:

– В рапорте министру непременно упомяну про полезное содействие вашего управления.

До конца дня он успел встретиться еще с несколькими людьми. В частности с Трачевским. Сыщик сначала поручил эту беседу Олтаржевскому, но потом передумал. Тот близкий друг покойного, лучше узнать все из первых рук.

Уже немолодой и почти лысый историк принял сыщика настороженно. Но когда узнал, что разговор пойдет о Михаиле Филиппове, смягчился. Было видно, что профессор относится к покойному ученому с большим уважением.

Он так и начал:

– Как жаль! Если бы вы знали, какая это потеря для русской науки!

– А он не разбрасывался, Александр Семенович? Вроде бы время энциклопедистов прошло. Плиний Старший мог в одиночку описать все доступные античному миру знания. Но сейчас, в начале двадцатого века…

– Нет, – живо возразил Трачевский, – не разбрасывался. Просто Михаил Михайлович был слишком многогранен, слишком талантлив. Его хватало и на химию, и на философию, и на политическую экономику.

– И на создание нового страшного оружия…

– Вот вы о чем хотели поговорить, – погрустнел профессор. – А я гадаю, что понадобилось чиновнику особых поручений Департамента полиции? Ну давайте про оружие.

– Это было серьезно? – задал сыщик главный вопрос.

– В каком смысле?

– Ну, «взрыв по телеграмме». Кинуть энергию бомбы за тысячу верст! Никому еще не удавалось.

– Сам я, понятно, таких штук не видел, – ответил Трачевский. Он говорил медленно, обдумывая каждое слово. – Но верю Михаилу Михайловичу. Он не мальчишка, не фантазер, чтобы трепать языком. Если сказал, что получил результат в эксперименте, значит, так и было.

– От эксперимента до работающего образца дистанция огромного размера, – мягко возразил сыщик.

– Я историк, судить мне трудно. Но вот что сказал мне доктор Филиппов за неделю до смерти. Он заявил буквально следующее: я сделал открытие. Настоящее, которое перевернет общество. Это больше, чем открытие, это революция. И если бы вы знали, как все просто, как изумительно дешево. Удивительно, как до сих пор не догадались другие.

– Что именно заставило его так заявить? Он провел какой-то новый, особенно успешный опыт?

– Да, Михаил Михайлович только что вернулся из Риги. И весь сиял!

– Вы, случайно, не знаете, с каким из заводов он там работал? Где делались приборы?

Трачевский подумал, затем затряс головой:

– Эх, годы, годы… Раньше я помнил наизусть целые томы научных сочинений. А сейчас? Филиппов называл место. Где-то на окраине. На какой-то дамбе.

– Выгонная дамба?

– Кажется, да.

– А не помните, какая? В Риге их две – Первая и Вторая.

– На Второй вроде бы.

– Может, и завод вспомните? Хотя бы какой он был, механический или химический?

– Химический, – твердо ответил историк. – Именно химический, потому что Михаил Михайлович называл его директора коллегой.

– Очень хорошо. В Риге на Второй Выгонной дамбе находятся три химических предприятия. Самое большое из них – завод Рутенберга.