Клим вернулся к двери, прислушался, прижавшись ухом к щели над полом — тишина. Решив, что лучше не рисковать, Глебов быстро тихо оделся, взял пистолет, спички, и выбрался наружу через окно. Отбежал от барака Агнарова, рванул к складу — и вжался в темноту навеса. Мысленно досчитав до пятнадцати, мужчина оглянулся — никто не преследовал. Тогда следователь перевёл дыхание и очень медленно и тихо начал пробираться к бане — на месте он оказался примерно без двадцати два ночи.
Глебов обошёл строение по часовой стрелке, проверил, что и кому видно с разных углов. Место было выбрано грамотно: с одной стороны тёмные окна столовой, которую на ночь попросту запирали амбарным замком. С другой — глухая деревянная стена склада, охрана которого на ночь заходила внутрь, а вход был с противоположной стороны. С двух других сторон здание баньки окружал штакетник, отделяющий основную часть полигона от построек, да забор внешнего периметра с контрольно-следовой полосой за ним. До вышки далеко, патруль будет только в восемь утра. Единственный «минус» — в принципе, уголок здания было видно со стороны бараков для ВОХРы. Но в два ночи там все спали — да и в поле зрения попадал только самый угол строения, вход уже перекрывал собой склад. Анонимность гарантирована.
Дверь в баню была приоткрыта — обычно её специально оставляли так на ночь, чтобы проветрить и подсушить помещение. Внутри была непроглядная темнота: в отличие от жилых бараков начальства, к бане и другим хозяйственным постройкам проводов протянуто не было, освещали всё керосинкой. Темнота очень смущала — заметить там движение было невозможно, а получить по голове не хотелось.
Вздохнув, следователь шагнул в потёмки. Сделал пару шагов, замер, прислушался. Было слышно лишь стук собственного сердца. Выдохнув, Клим прошёл к дальней от входа стене, принялся ждать, стараясь вглядываться в темноту, чтобы глаза привыкли и хоть что-то смогли различить.
Минут через десять дверь скрипнула. В помещение проползла фигура, двигаясь вдоль правой стены. Узнать её не составило труда — это был Сахаров.
— Т-товарищ… Товарищ Глебов? В-вы тут?
— Самуил Львович, доброй ночи. Идите смело, мы тут одни.
— Но где вы?
— У дальней стены. Тут есть скамья — присаживайтесь.
Пожилой еврей прошёл вдоль стены, шоркая ботинками и придерживаясь рукой за дощатую стену, грузно присел на скамью, вздохнул. По всему чувствовалось, что он очень переживает.
— Кажется, вы хотели поговорить?
— Да… Я просунул вам бумажку под дверь. Ну, чтоб никто не услышал…
— Да, всё правильно сделали… Так о чём вы хотели поговорить?
Самуил Львович в нерешительности ещё раз вздохнул, поёрзал на своём месте.
— Понимаете, товарищ Глебов… Клим… В общем, мне кажется, что Кебучев — не тот, за кого себя выдаёт.
— В смысле? Он не профессор? Или что вы имеете в виду?
— Даже не знаю, как и сказать…
Сахаров снова вздохнул. Пошелестел чем-то в карманах, почавкал — видимо, достал леденец. Ещё раз шумно выдохнул.
— В общем, вы же в курсе, что я, так сказать, контролирую всё это… по партийной линии. И одна из моих обязанностей — это приглядывать за подозрительными элементами. Ну, американец этот, Трилович, Кебучев — мало ли, кто из них какие взгляды имеет. Вдруг коэр или ещё что…
— Понимаю. Но двух уже нет. Да и вряд ли подданный Британии или американец будут тащиться в казахские степи, чтобы заниматься контрреволюционной пропагандой… Кебучев? Гавриил Платонович как-то связан с белым подпольем? С басмачами?
—
Глебов хмыкнул.
— Ну вот. Запрос, наконец, пришёл. И знаете, что? Гавриил Платонович Кебучев, тысяча восемьсот семьдесят восьмого года рождения, действительно был и числился в студентах Санкт-Петербургского университета, физике обучался. Вот только, согласно документам ВЧК, этот самый Гавриил Платонович в девятнадцатом году примкнул к своре Юденича — да так и сгинул для всех то ли под Петроградом, то ли где-то на пути в нынешнюю Эстонскую республику. По крайней мере, у чекистов нет никакой информации, чтобы Кебучев проходил фильтрационные лагеря как военнопленный или подвергался допросам в качестве заложника.
— Постойте! Но ведь Гавриил Платонович был вызван из Ленинграда, будучи профессором физического факультета Ленинградского госуниверситета. Как такое возможно? Не мог же он там работать, не имея при себе никаких документов?