Лучик-Света

«Сколько же времени прошло с тех пор?» – стал прикидывать я, без интереса следя за чайками, пикирующими на хлебные корки. На поставленный вопрос мой мозг, натренированный для решения сложных инженерных задач, ответил безукоризненно с точки зрения арифметики, но насколько он верен, этот точный ответ, если судить не по арифметическим меркам человеческой жизни? Известно ведь, у людей собственное понимание времени: потому иногда оно тянется невыносимо, а иногда стремительно летит! А случается, как у меня, замирает навеки.

Странно, но по моим ощущениям минуло лет десять или, скажем, двадцать, хотя прошло меньше пяти! Я искренне мечтал видеть тебя своей женой, однако не сбылось, потому, прости: теперь у меня появилась семья. Хорошая семья. Прости, Светик, что нашел тебе замену…

Прости, если тогда с тобой я не всё уразумел, не всё сумел, не смог выразить тебе то главное, ради чего ты жила, на что надеялась. А я в твои последние дни и минуты то ли остро не понимал этого, в общем-то, самого главного, то ли, в силу уже неуместной в твоей ситуации и присущей мне немногословности оказался не в состоянии донести до тебя это главное. Главное, которое ты, конечно же, мучительно ждала от меня, зная, как быстро тает твоё время… И не дождалась! Теперь мне жаль, но вина лишь моя!

Может, и верно кто-то подметил, будто женщина любит ушами, а мужчина – глазами. Если всё свести к моим глазам и воспроизводимым ими образам, то внешность твоя менялась столь быстро, что в последние дни ты оказалась совершенно неузнаваемой.

Извини за эту ужасную откровенность, но я боялся на тебя смотреть, потому что передо мной было нечто иное, когда-то прекрасное, милое и дорогое, а теперь, безжалостно изуродованное немилосердной болезнью, пугающее и страшное…

Извини, что я об этом… Но мне очень важно оправдаться перед собой, тогда и ты, возможно, поймешь меня и простишь. А мне очень надо, чтобы ты простила, мой хороший, мой любимый Лучик-Света… За многое простила. За былое непонимание тебя, за мои недосказанности, за недостаточное внимание к тому, что для тебя было, как раз, самым важным. За невыразительность моих эмоций и чувств к тебе, за появившуюся в последние дни раздражительность!

Её я себе объяснял чем угодно, вот только не изменением отношения к тебе, хотя именно это и наблюдалось. Себе же я лгал, подыскивая любые оправдания. Прости меня за это, прости за всё! И помни лишь самое главное: сколько бы тогда промахов я не допустил, насколько неприглядными они бы ни казались со стороны, но ты была бесконечно любимой и бесконечно дорогой, и не по моей вине, как и не по твоей, разошлись наши пути. Прости! Я любил тебя, как умел.

Солнце, между тем, припекало всё ощутимее. Я взглянул на часы, тем самым стряхнул тяжелые воспоминания, возвращаясь в настоящее, и побрёл прочь с постепенно оживающего пляжа. Ввиду раннего часа безопасно пересёк пустое в обе стороны шоссе, змеёй вытянувшееся рядом с морем, и через пару минут приблизился к знакомому дому.

Еще не видя меня, за высоким сплошным забором заметалась огромная лохматая собака, таскающая за собой звенящую цепь. Я два раза коротко придавил кнопку звонка, и почти сразу раздалось на незнакомом языке, а потом и на русском: «Иду, иду!»

В проеме открывшейся калитки показалась хозяйка дома, весьма преклонного возраста, невысокая, высохшая, темнокожая и сморщенная, но достаточно шустрая, знакомая мне со вчерашнего вечера:

– Заходи, дорогой! Ничего не бойся – собака привязана! Да она и не кусается! Так, чужих пугает для порядка! Вот если ласкаться начнет, да на плечи твои обопрется, тогда точно с ног сшибет… Ух, чертовка! – старушка резко и недовольно махнула рукой в сторону пса; тот отвернулся от нас и с опущенным хвостом понуро потащил длинную цепь к своей будке.

– Доброе утро! Простите, что опять не даю вам покоя? – извинился я.

– Да что же мне, старухе, еще делать! – успокоила меня хозяйка, хотя за забором открылось ее большое хозяйство, сплошь зеленое и буйно разноцветное, в разных уровнях; оно, конечно же, требовало громадных забот, усилий и времени. – Погоди немного! Я тебе и второй букет уже заготовила… – сообщила она, направляясь по выложенной камнем дорожке к ведру, в котором холодная вода сберегала срезанные розы.

– Вот, бери, сынок! На радость! Только не пойму… На обольстителя ты не похож… А зачем в пять утра один букет взял, теперь второй, такой же? Уж прости старуху за интерес! Я помню, как вчера мы об этих букетах договорились, но кому они?

– Секрета нет! – усмехнулся я. – Первый букет невесте… Она до нашей свадьбы не дожила… Мы здесь когда-то отдыхали… А эти цветы жене отнесу… Она в гостинице… Еще отсыпается, пожалуй, – ведь отпуск! Так что, не волнуйтесь! Ваши прекрасные розы послужат правому делу!

– Ну, если правому… – она заговорщицки мне подмигнула. – Тогда опять приходи! Пусть эти цветы принесут радость тебе, сынок, и твоим любимым!

Часть 2