Оглянувшись напоследок, не произошло ли чудо, не спешит ли к нам кто-нибудь на помощь, и убедившись, что нет, я повернулась лицом к бушующей стихии. Слава богу, Зои отлично плавала, поэтому пока, хоть и с трудом, но держалась на поверхности. Проблема была в том, что при такой сильной качке она не могла ухватиться за борт, и ее болтало по бассейну, как тряпичную куклу. Не подумав, как следует, что будет со мной, я безо всякой грациозности рухнула в воду. Думать, тем не менее, желательно при любых обстоятельствах… Прыгнула я как раз в тот момент, когда был «отлив». И, ударившись сильно о дно, я испытала полный «кайф», когда меня накрыло с головой «волной» прилива. Но недаром говорят: «Глаза боятся, а руки делают!» Я перестала обращать внимание на боль, еще когда карабкалась по палубе на помощь Зои. Я изо всех сил оттолкнулась ото дна и, сделав пару сильных гребков, оказалась на поверхности. Может быть, в этот момент никто из людей мне и не помог, но точно помогали какие-то потусторонние силы, так как я не только доплыла в эту безумную качку до Зои, но и смогла продолжить движение дальше к борту, перехватив ее под животик одной рукой. Пару раз волна, конечно же, шмякнула меня о борт. А я, как опытный и преданный телохранитель, заслоняла собой от ударов Зои. На третий раз мне удалось схватиться за борт крепко. И пока волна еще не успела отхлынуть, я выпихнула Зои на палубу, оставаясь висеть на двух руках в уже опустевшем от воды за это время углу бассейна. Долго ждать не пришлось, и новый прилив дал мне такого крепкого пинка, что я вылетела на палубу как рыба на берег. Лежа на мокрой лакированной поверхности лицом вниз, я снова испытала прилив счастья, как и тогда, когда удалось спастись самой и спасти Зои из падающего лифта. Девочка полулежала, полусидела рядом и смотрела на меня красными от хлорки и слез глазками. Ни слова не говоря, она подобралась поближе и обвила мою шею ручонками. Так мы и сидели, покачиваясь в такт волнам, которые, кажется, становились меньше. Шторм потихоньку терял силу.
– Эх, Зои, Зои, куда же тебя понесло, милая! – уже начала бурчать я в ее мокрую макушку, от которой еще так сильно пахло детством. Но в это время нас, наконец, заметили. В нашу сторону бодро бежали два работника лайнера. Их лица выражали крайнюю степень серьезности и озабоченности.
Ну что могут сделать эти взрослые, понимая, какая трагедия могла бы разразиться из-за их невнимательности? Конечно, ругать детей на чем свет стоит!
Полилось-посыпалось: «Ты не слышала и не видела объявлений, что на палубу выходить нельзя? Как ты только додумалась в бассейн в такую погоду лезть!» И так далее и тому подобное. Зои виновато опустила голову и еще сильнее прижалась ко мне.
А я… я сидела и офигевала от такой нереальной ситуации, когда ребенок чуть не погиб во время шторма, а эти взрослые люди, вместо того, чтобы успокоить, обогреть и приласкать, в первую очередь думают о том, как прикрыть свою задницу, снять с себя ответственность и переложить ее на ребенка! Мне просто слов не хватало выразить свое негодование.
Дальше – больше. Болтливая тетка в фойе оказалась матерью Зои. Как только мы вошли в фойе, все мокрые и трясущиеся, завернутые в намокшие полотенца, которые ничуть не грели, она сменила выражение лица с веселого на высокомерно-гневное и обрушилась на ребенка с силой той самой волны из бассейна, а может, и чего-то посильнее.
– Кто тебе разрешил из каюты выходить? Будешь наказана на три дня! Будешь сидеть одна и никуда не выйдешь! – она схватила Зои за руку, дернула ее резко и потащила в каюту с такой скоростью, что Зои еле успевала перебирать ножками. У нее даже не получилось обернуться и попрощаться со мной.
Видимо, бедняжка привыкла к такому обращению и понимала, что с мамой лучше не спорить. Чтобы не сделать себе хуже.
Я в растерянности стояла в холле – вода продолжала течь с меня на лакированный пол. Я была странная и некрасивая. Мои мокрые волосы лежали на голове черт-те как. На мои колени было страшно смотреть: кровоточащие царапины, кровоподтеки, синяки. На руках и локтях картина не лучше: содранная кожа начинала саднить, все раны начали ныть одновременно. Люди кругом тоже были растеряны, видимо, не понимая, какую помощь мне предложить. Да и предлагать ли вообще?
«Все-таки взрослые такие придурки», – подумала я, удаляясь к себе в каюту под горячий душ, в чистое белье и мягкую кровать.
– Как вы чувствуете себя? – спросил меня мой психолог.
– По-разному, – ответила я. – Есть радость от того, что я спасла Зои. Я – молодец! Но есть и злость. Злость на всех этих дебильных взрослых вокруг, которые чуть не загубили ребенка, да еще ей же это в вину и поставили.
– А что бы вы могли или хотели бы сказать этим взрослым? – спросил психолог.
– Да о чем с ними говорить? Это же совершенно бесполезно. Они же все придурки!
– Эй, но мы же с вами тоже взрослые. Мы что, тоже придурки? – не унимался он.
– Ну мы нет, мы не такие, – насупившись, пробурчала я.
– А в чем отличие их от нас?
– В том, что и я, и вы совесть имеем и мозги, а они – нет!