Лучшая фантастика XXI века

Все дружно стонут. Синди убирает с большого экрана акции и бонусы, и нас ждет работа: мы должны создавать контент, чтобы освещать водоворот, чтобы отдел новостей мерцал зеленым, цветом «Майлстоун». Подойдет что угодно, от обзора «Митсубиши-Роуд-Крузер» с расходом один галлон на сто миль до советов по выбору лучшей индейки на День благодарения. Мы работаем, а нас озаряет история Макли. Он раскручивает более мелкие дополнительные заметки, добавляет обновление, интерактивные примочки, чтобы получить еще больше пингов от своей колоссальной аудитории.

Марти потратит весь день на общение со своим слоновьим детищем, своей историей. Будет заманивать посетителей еще на один клик. Даст им возможность голосовать, обсуждать, как бы им хотелось, чтобы Ди-Пи понес заслуженное наказание, спрашивать, можно ли действительно влюбиться в четырнадцатилетнюю девчонку. У этой новости большое будущее, и Марти взрастит ее, подобно гордому отцу, будет холить и лелеять, будет помогать выжить в жестоком мире водоворота.

Моя собственная крошечная зеленая искорка контента погасла. Похоже, к Дабл-Ди-Пи неравнодушны даже правительственные биологи.

* * *

Когда отец не делал глупые ставки на революцию, он преподавал агрономию в Лаосском государственном университете. Возможно, наша жизнь сложилась бы иначе, если бы он растил рис на плантациях в столичных пригородах, а не водился с интеллектуалами и их идеями. Но его карма была учительствовать и исследовать, и потому, повышая производство риса в Лаосе на тридцать процентов, он одновременно забивал себе голову рискованными фантазиями: Торо, Ганди, Мартин Лютер Кинг, Сахаров, Мандела, Аун Сан Су Чжи. Все они были игроками. Отец говорил, что раз удалось пристыдить белых южноафриканцев, значит, самозваный король тоже должен исправиться. Отец утверждал, что Торо, похоже, был лаосцем, ведь он протестовал так вежливо.

По словам отца, Торо был лесным монахом, который отправился в джунгли за просветлением. Чтобы жить среди баньяна и ползучих лиан Массачусетса и медитировать над природой страдания. Отец верил, что в прошлой жизни Торо, без сомнения, был архатом[6]. Он часто говорил о мистере Генри Дэвиде, и в моем воображении этот фаранг[7] тоже становился великим человеком, как и мой отец.

Когда под покровом темноты в гости к отцу приходили единомышленники – после государственного переворота, и ответного государственного переворота, и восстания Кхамсинга, которого поддержали китайцы, – они часто обсуждали мистера Генри Дэвида. Отец сидел со своими друзьями и учениками, пил черный лаосский кофе и курил сигареты, а потом писал тщательно продуманные претензии к правительству, которые его ученики переписывали и по ночам оставляли в общественных местах, бросали в водосточные желоба и расклеивали по стенам.

В своих партизанских посланиях отец спрашивал, куда пропали его друзья и почему никто не помогает их семьям. Спрашивал, почему китайские солдаты били по головам монахов, устроивших голодовку перед дворцом. Иногда, когда отец напивался и эти мелкие ставки переставали удовлетворять его жажду риска, он посылал статьи в газеты.

Ни одну из них так и не напечатали, но он был одержим мыслью, что рано или поздно газеты изменятся. Что имя «отца сельского хозяйства Лаоса» подвигнет редактора совершить самоубийство и опубликовать его претензии.

* * *

Все закончилось тем, что матери пришлось подавать кофе капитану тайной полиции, а снаружи ждали еще два полицейских. Капитан вел себя очень вежливо, он предложил отцу сигарету марки «555» – которая уже стала дефицитной контрабандой, – и зажег ее для него. Потом расстелил на журнальном столике листовку, аккуратно сдвинув в сторону кофейные чашки и блюдца. Листовка была грязной, мятой и рваной. И полной обвинений против Кхамсинга. Ее написал мой отец.

Отец и капитан курили, молча изучая листовку.

Наконец капитан спросил:

– Вы остановитесь?

Отец затянулся, медленно выдохнул дым, глядя на листовку.

– Мы все ценим то, что вы сделали для королевства Лао, – сказал капитан. – Моя семья голодала бы, если бы не ваша работа в деревнях. – Он наклонился вперед. – Если вы дадите обещание перестать писать эти листовки и обвинения, все будет забыто. Все.

Отец по-прежнему молчал. Докурил сигарету. Затушил ее.

– Дать такое обещание непросто, – ответил он.

Капитан удивился.

– У вас есть друзья, которые выступили в вашу защиту. Быть может, вы одумаетесь. Ради них.

Отец передернул плечами. Капитан расправил мятую листовку, разгладил ее. Перечитал.

– В этих листовках нет никакого смысла, – сказал он. – Династия Кхамсинга не рухнет из-за того, что вы напишете пару жалоб. Большинство листовок рвут прежде, чем кто-либо прочтет их. Они ничего не дают. Они бессмысленны. – Капитан почти умолял. Он поднял глаза и увидел возле двери меня. – Бросьте это. Если не ради друзей, то ради вашей семьи.