Лучшая фантастика XXI века

Я умолкаю. Я хочу говорить, хочу рассказать ей о своих разочарованиях. Но мне стыдно за то, что я потерял над собой контроль. Утратил самообладание. Прежде я был другим. Я умел управлять своими эмоциями. Но теперь я – американец, такой же инфантильный и несдержанный, как Дженис. И Кулаап смеется надо мной.

Я смиряю свой гнев.

– Думаю, мне пора домой, – говорю я. – Хватит с меня свиданий.

Она улыбается и касается моего плеча.

– Зря ты так.

Часть меня твердит, что я идиот. Что глупо и безрассудно отвергать такую возможность. Но что-то в этой безумной охоте за просмотрами, и кликами, и доходами от рекламы внезапно кажется мне грязным. Словно мой отец сидит с нами и неодобрительно качает головой. Спрашивает, неужели он писал свои листовки о пропавших друзьях ради кликов.

– Я хочу выйти, – слышу я собственный голос. – Мне не нужны ваши клики.

– Но…

Я смотрю на нее.

– Я хочу выйти. Сейчас.

– Здесь? – Она морщится, пожимает плечами. – Как скажешь.

– Да. Спасибо.

Она просит водителя остановиться. Мы сидим в неуютном молчании.

– Я пришлю вам ваш костюм, – говорю я.

Она грустно улыбается.

– Все в порядке. Это подарок.

Я чувствую себя еще хуже, мне стыдно, что я отвергаю ее щедрость, но я все равно вылезаю из лимузина.

Вокруг щелкают камеры. Это мои пятнадцать минут славы, когда все фанаты Кулаап сосредотачиваются на мне, сверкая вспышками.

Я иду домой, а папарацци засыпают меня вопросами.

* * *

Пятнадцать минут спустя я действительно остаюсь один. Думаю вызвать такси, но решаю пройтись. Пройтись в одиночестве по городу, в котором никто не ходит пешком. Я покупаю на углу пупусу и билетик Мексиканской лотереи, потому что мне нравятся их лазерные картинки с Днем мертвых. Словно эхо призывов Будды помнить, что мы все станем трупами.

Я беру три билетика, и один из них оказывается выигрышным: сто долларов, которые можно получить в любом киоске «ТелМекс». Наверное, это добрый знак. Пусть с работой меня постигла неудача, а дева Кулаап оказалась вовсе не бодисатвой, я все равно чувствую себя везучим. Словно отец шагает рядом со мной по этой прохладной ночной улице Лос-Анджелеса, и мы снова вместе, я – с пупусой и выигрышным лотерейным билетиком, он – с сигаретой «Ах Дэнг» и спокойной улыбкой игрока. И странное дело, мне кажется, будто он благословляет меня.

Поэтому, вместо того чтобы отправиться домой, я иду в отдел новостей. Мой рейтинг вырос. Даже сейчас, в середине ночи, крошечная доля поклонников Кулаап читает про шахматных бабочек и некомпетентность американского правительства. В моей родной стране этой статьи не было бы. Цензор сразу же прикончил бы ее. Здесь она мерцает зеленым, растет и убывает в соответствии с кликами. Одинокая точка, мигающая среди намного более крупных контентных вспышек новых процессоров «Интел», рецептов низкокалорийных диет, фотографий с котиками и серий «Выжить в Антарктиде!». Волны света и цвета очень красивы.

В середине водоворота сияет, разгорается зеленое солнце Дабл-Ди-Пи. Ди-Пи чем-то занят. Может, он сдается, может, убивает заложников, может, его фанаты выстроились в живой щит, чтобы спасти любимца. Читательские интересы смещаются, и моя история затухает.

Я еще немного наблюдаю за водоворотом, потом иду к своему столу и набираю телефонный номер. Мне отвечает взъерошенный мужчина, потирающий опухшее со сна лицо. Я прошу прощения за поздний час и осыпаю его вопросами, записывая интервью.

У него выпученные глаза, и он выглядит нелепо. Он прожил свою жизнь, как Торо, размышляя о лесном монахе и следуя его осторожными тропами сквозь остатки леса, среди берез, и кленов, и хоустоний. Он дурак, но он искренен.

– Не могу найти ни одной, – говорит он мне. – Торо в это время года видел тысячи, их было так много, что ему и искать-то не приходилось. Я так рад, что вы позвонили, – говорит он. – Я высылал пресс-релизы, но… – Он пожимает плечами. – Я рад, что вы об этом напишете. Иначе это дело так и останется предметом обсуждений для нас, любителей.

Я улыбаюсь и киваю, отмечая искренность этого странного, дикого создания, которое никого не интересует. Его лицо не годится для видео, его слова – не для печати. Он не облекает свои наблюдения в цитаты. Его речь – биологический жаргон естествоиспытателя. Со временем я бы смог найти другого, посимпатичнее, с хорошо подвешенным языком, но все, что у меня есть, – это один лохматый человек, взъерошенный и глуповатый, одуревший от страсти к цветку, которого больше нет.

Я работаю всю ночь, шлифую статью. К восьми утра, когда в дверь вливаются мои коллеги, она почти закончена. Не успеваю я сообщить об этом Дженис, как она сама приходит ко мне. Ощупывает мою одежду, ухмыляется.

– Хороший костюм. – Она берет стул и садится рядом. – Мы все видели тебя с Кулаап. Твой рейтинг взлетел. – Она кивает на экран. – Описываешь случившееся?

– Нет. Это была личная беседа.

– Но все хотят знать, почему ты вышел из машины. Мне звонили из «Файнэншл таймс», предлагали разделить рейтинг за скандал, если ты согласишься дать интервью. Тебе даже не придется ничего писать.