Лучшая подруга Мэри Сью

Он умолк, словно заново переживая те события. Несколько секунд спустя Антуан сел на пол и расстегнул ворот камзола, будто ему нечем было дышать. Хоть вампиры и не дышат, но чувство, что на шее затянута удавка, его не покидало. Антуан столетиями жил с огромным грузом на шее. Сейчас он впервые с кем-то говорил об этом. Раньше сама мысль о таком разговоре могла вызвать у него припадок дикого хохота. Но сегодня Антуан увидел в сердце молодого кейтара то же, что столько лет носил в своем. И понял одну вещь. Душевная боль — это душевная боль. Она не может быть сильнее или слабее в зависимости от того, кого ты потерял. Не может стать острее за давностью лет. И не может ощущаться иначе из-за расы.

Единственное, что было у кейтара, — это возможность спасти сестру. Возможность, которую Антуан сам отринул. Из-за гордыни и мании преследования, из-за того, что Ламонту он поверил больше, чем родному сыну.

— Я любил своего сына. — Слова, тяжелые, как весь мир Матэнхейм, едва слетали с его губ, однако Антуан заставлял себя говорить. — Но думал, что власть люблю больше. Ламонт убедил меня…

Он запнулся. Сейчас впервые за несколько сотен лет Антуан решил поведать правду еще одному живому существу. Значит, нужно сказать действительно правду.

— Нет, — он заставил себя продолжать, — я позволил Ламонту убедить себя, рад был поверить в эту ложь. Власть, Байрон. Я пошел на это, чтобы сохранить свою власть… это было единственно важным…

От каменной стены отразился тяжелый вздох.

— Я пришел к Вальмонту в темницу накануне казни. Сын сказал, что не предавал меня и любит несмотря ни на что. Он говорил это все время, пока его пытали, и поклялся мне в этом именем своей матери.

Антуан прикрыл глаза. Если бы он умел, то заплакал бы от раскаяния и стыда. Но вампиры не могут плакать. Поэтому, немного справившись с чувствами, старый вампир с израненной душой продолжил:

— Я плюнул ему в лицо… обозвал никчемным, неблагодарным лжецом, сказал, что ненавижу его и проклинаю день, когда он родился на свет.

Антуан замолчал, опустив голову. Когда он снова посмотрел на Байрона, глаза у него опять стали красными. Но кейтар не чувствовал угрозы. Только… боль. И скорбь. Сейчас он впервые по-настоящему понял своего нанимателя.

Все это время вампир потихоньку угасал, снедаемый своим горем и чувством вины.

Антуан снова заговорил. Тихо, себе под нос, но Байрон знал, что тот обращается именно к нему. Этот сильный духом мужчина нуждался в ком-то, кто принял бы его исповедь, кто выслушал бы и смог понять.

— Мой сын умер, думая, что я его ненавижу. И все равно любил до последней секунды, до последней капли крови… Мой Вальмонт, мое дитя… моя плоть и кровь… Он не был предателем… сын любил меня…

Последние слова Антуан произнес почти шепотом, и только острый слух позволил Байрону различить их. Кейтар словно прочувствовал всю боль, которой они были наполнены. У него впервые в жизни появилось желание обнять и утешить кого-то кроме Селии. Но он подавил этот неуместный порыв.

— Байрон… — неожиданно взял кейтара за руку Антуан. — Я не могу больше нести эту ношу… Я устал… Я хочу встреться со своим сыном… А ты еще можешь спасти свою сестру…

Байрон несколько мгновений оторопело смотрел на вампира, а потом выдернул руку, словно ее кипятком обдало.

— Вы что, хотите покончить с собой моими руками? — Ему казалось, что он возмущенно кричит. На самом деле его голос прозвучал чуть громче шепота. — Нет-нет… так нельзя… Я на это не пойду…

Гордость и честь кейтара не позволяли ему так поступить. Но Антуан за более чем шесть тысяч лет жизни научился убеждать.

— Ты уже забыл, что от этого зависит жизнь твоей сестры? — Он понизил голос, заставляя кейтара вслушиваться. — Если ты этого не сделаешь, она умрет или, что еще хуже, останется жить в качестве игрушки Ламонта.

— Но вы… — попытался возразить Байрон.

— А я устал, мои боль и вина и так медленно сводят меня в могилу. Я знаю, что я сумасшедший, и сейчас впервые за многие века вижу все ясно. Байрон, не хочешь сделать это для сестры, сделай для меня.

Байрон молчал. Разум признавал правоту вампира, честь вопила о том, насколько это все неправильно, сердце обливалось кровью, долг… заставлял его разрываться между обязательствами перед сестрой и Антуаном. Ведь когда Байрон брал на себя обязательства хранить покой правителя Гунари, он по доброй воле согласился хранить его от всех, даже от него самого, и, присягая на верность, обещал пожертвовать всем.

— Это твой последний долг передо мной, Байрон, — прочитал его мысли Антуан. — Если ты этого не сделаешь, значит, не выполнишь своих обязательств.

Видя, что кейтар еще колеблется, вампир добавил:

— Я сам выбирал, какой будет моя жизнь. Теперь из уважения позволь мне самому выбрать смерть.

В отличие от Антуана Байрон мог плакать. Но предпочитал этого не делать. Сейчас ему стоило огромных усилий сдержаться. Кейтар преклонялся перед силой духа архивампира, глубоко уважал его за эту жертву и испытывал огромную благодарность. Кейтар встал с пола и покрепче перехватил рукоять меча, готовясь нанести удар.