Лучшая зарубежная научная фантастика: Император Марса

– Пора, – проговорила она. – Чем дольше откладываешь, тем тяжелее.

Рейчел достала из кармана платок и промокнула глаза. Анита знала, что это по привычке: ее слезные протоки пересохли уже некоторое время назад.

Когда они вышли на улицу, она обняла подругу и сказала:

– Я тебя люблю. Я так тебя люблю!

– Знаю, – отвечала Рейчел. – Знаю, что любишь.

Они пошли по направлению к эскалаторам, ведущим к линии Пикадилли. Парень с двумя наколотыми черными мамбами, обвивавшими предплечья, помог Рейчел сесть в поезд.

– Значит, скоро летишь, да? – спросил он. – Я думаю, что вы все участвуете в неплохом деле. – Он осторожно, даже с нежностью проводил ее к сиденью. Двери поезда закрылись. Анита подняла было руку и хотела помахать на прощание, но Рейчел разговаривала с татуированным парнем. Ее лицо было обращено к нему. Он запрокинул голову, и его зеленые глаза сощурились в беззвучном смехе.

Вернувшись на Чаринг-Кросс, Анита позвонила Сержу. Голос его звучал сдержанно, и ей впервые пришло в голову что он, возможно, уже начал с кем-то встречаться. Анита никогда напрямую не говорила с Рейчел о Серже. Просто расценивала его присутствие как доказательство преданности. Этим она восхищалась, этим усмиряла жуткие муки ревности. А теперь спрашивала себя: «Неужели я просто оказалась слепа?»

– Меня какое-то время не будет дома, – сообщила она ему. – Поеду проведать бабушку.

Анита сама не знала, почему так сказала. Решение съездить навестить Мередит пришло совершенно спонтанно, прямо во время разговора с Сержем. Она плотнее прижала трубку к уху, пытаясь уловить любое подозрительное изменение голоса.

– Тогда увидимся через несколько дней, – проговорил он. – Анита, у тебя все в порядке? Точно не хочешь заехать?

– Все нормально, – отозвалась она и совершенно неожиданно поняла, что меньше всего хотела бы видеть сейчас этого человека. – Заеду, когда вернусь.

Анита сделала пересадку на Лондонском мосту и еще одну – на станции Ист-Кройдон. По обе стороны железной дороги тянулись пожелтевшие высохшие поля. Дождей не было с апреля. Теперь летние засухи стали обычным явлением. Ожидали самого худшего, хотя Анита помнила все это с самого детства: колонки на улицах, «сухие часы» с одиннадцати до четырех. Ее школьный приятель, Роланд Паркер, как-то раз даже не мылся целых шесть месяцев.

– Таков мой патриотический долг! – заявлял он. Друзья подначивали его и заключали пари, сколько же он продержится. От него пахло, как от мускусной крысы, но под одеждой кожа была чистой и гладкой. Аниту привлекал даже этот запах: дикий, жизнеутверждающий, какой-то особенный. Она помнила, как дотронулась до члена парня, и тот мгновенно и ошеломительно отозвался на ее прикосновение.

Именно Роланд Паркер первым сказал Аните о ее матери.

– Твоя мама погибла тогда в огне, да? – спросил он. – Я про взрыв на борту ракеты. Про это пишут в Интернете. Мне брат говорил.

Они бок о бок сидели на бетонной платформе у Старого пруда. Когда-то с нее люди ныряли в озеро. Сейчас воды уже не было, только зимой порой набиралось около фута. Летом бывший пруд зеленел густыми зарослями, в основном сорняками, ежевикой и крапивой, но там встречались мак и наперстянка, которые едва ли росли где-то еще. Бабушка говорила, это оттого, что почва под Старым прудом всегда оставалась немного влажной. Раскаленный бетон жег ступни. Жмурясь, Анита взглянула на трехчасовое солнце через ресницы.

– Моя мама умерла в авиакатастрофе, – произнесла она. Именно так ей всегда говорили.

– Ой, извини. Наверное, братец что-то перепутал. – Роланд искоса поглядел на нее, потом опустил взгляд на руки. Его ноги болтались над высохшим озером. Она подумала, что у него красивые ступни, длинные и узкие, как у еврейских мальчиков. Чуть выше щиколотки красовались три больших комариных укуса. Выстроились почти в ряд, эти три розово-красные точки.

– Не важно, – сказала Анита. – Она умерла, когда я была младенцем. Совсем ее не помню.

Анита не знала, что и думать. Сомнения впервые посетили девятилетнюю девочку. Если Роланд сказал правду, значит, до этого ей говорили неправду, или, по крайней мере, не всю правду. Мир, прежде такой понятный и светлый, вдруг потемнел и наполнился сгорбленными тенями. Вернувшись домой, Анита поймала себя на том, что смотрит на бабушку изучающе и задается вопросом: «Кто же она на самом деле?» Мередит Шинер – все еще моложавая женщина около пятидесяти лет с густыми волосами, собранными в высокую прическу. Она действительно ее бабушка или же просто самозванка, приставленная лгать Аните? Мысль оказалась пугающей, хотя девочка не могла отрицать, что с будоражащим волнительным привкусом. Анита молча съела ужин, раздумывая: «Интересно, что будет, если забыть, как разговаривают? Точно так же, как додо забыли о полетах. Интересно, каково это – провести остаток жизни немой?».

У них в школе была одна немая – Леони Гроб. Хотя ее больше дразнили из-за фамилии, а не молчания.

Первой тишину нарушила бабушка.

– Все ли у тебя хорошо, дорогая? Что-то случилось?