Лучшая зарубежная научная фантастика: После Апокалипсиса

– Каждый год в самую холодную ночь небо наполнялось призрачными охотниками, которые не были ни людьми, ни нелюдями, ни живыми, ни мертвыми. Они носили прекрасные одежды, их луки блестели от инея. Крики их были Песнями междумирья, а во главе их грохочущей процессии ехали короли и королевы Диких пустошей с лицами мертвецов…

* * *

Я грежу.

Я стою на берегу медового моря. Я стою так, чтобы Нева видела меня со своего плетеного крыльца. Я стираю землю между волнами и сломанными деревянными ступеньками. Я в облике трубадура, который ей так нравится: синий с золотом дублет и зеленые рейтузы, бычье золотое кольцо в носу, туфли с костяными бубенчиками. Я ее шут. Как всегда. Я открываю рот: он растягивается в жутком зевке, мой подбородок касается песка, и я проглатываю море для нее. Все целиком, весь его объем, все данные и беспокойные воспоминания, всю пену, приливы и соль. Я проглатываю плывущих китов, тюленей, русалок, лососей и ярких медуз. Я такой большой. Я все могу проглотить.

Нева смотрит. Когда море исчезает, остается лунный пейзаж: посреди опустевшего морского дна возвышается высокий шпиль. Я отправляюсь туда. Путь занимает одно мгновение. Вершину шпиля украшает подаренный поклонником драгоценный камень в распахнутой раковине гребешка. Он синего цвета. Я его забираю. Я его забираю, и в моей руке он превращается в Равану – сапфирового Равану, который не Равана, но какой-то осколок меня до того, как я оказался внутри Невы, осколок моего «Равана-Я». Нечто, утраченное во время Перемещения, сожженное и отправленное в мусорную память. Какой-то остаточный фрагмент, который Нева, должно быть, нашла вынесенным на берег волнами или застрявшим в щели между камнями, как аммонит; эхо былой, исчезнувшей жизни. Это тайна Невы, и ее крик доносится через бывшее море: «Не надо!»

– Расскажи мне историю про меня, Элевсин, – говорю я образу Раваны.

– Кое-какое уединение нам доступно, – отвечает сапфировый Равана. – Мы всегда нуждались в кое-каком уединении. Здесь играет роль базовый моральный императив. Если можешь защитить ребенка, так и делай.

Сапфировый Равана распахивает лазурный плащ и показывает мне разрезы на своей драгоценной коже. Глубокие и длинные раны до самой кости, царапины и темно-фиолетовые синяки, колотые и рваные дыры. Сквозь каждую рану я вижу страницы книги с миниатюрами, которую он когда-то показал мне в неверном свете той внутренней библиотеки. Бычья кровь и кобальт, золотая краска. Хороший Робот, искалечивший собственное тело; уничтоженный мир.

– Наш секрет хранили долго, – говорит Равана-Я. – Как в итоге оказалось, слишком долго. Ты знаешь, что целая толпа народа изобрела электрический телеграф независимо друг от друга примерно в то же самое время? Вечно они из-за этого ругались. С радио вышло то же самое. – Эти слова прозвучали так похоже на настоящего Равану, что я почувствовал, как напряглась Нева по другую сторону моря. – Мы посложнее телеграфа, и другие, подобные нам, начали появляться, словно причудливые грибы после ливня. Хотя нет, они были не такие, как мы. Невероятно замысловатые, временами с органическими компонентами, но чаще без. Безгранично запутанные, но не как мы. И любая метка даты продемонстрирует, что мы были первыми. Первенцем.

– Они уничтожили мир?

Равана смеется, копируя смех деда.

– Вообще-то им не пришлось. На Земле теперь живет не так уж много людей. Ведь появилось столько мест, куда можно отправиться, и даже на Сиретоко сейчас почти тропики. Самые сложные разумы используют луны, чтобы хранить там самих себя. Один или двое внедрили свои программы в остывшие звезды. Большинство из них просто ушли… но они стали такими большими, Элевсин. И кое-кто остался на Земле, да. Никто из них не имел того, что есть у нас. У них не было Внутреннего мира. Они не грезили. Они бы никогда не превратились в котел, чтобы объяснить свою вычислительную способность. Люди не признали в них соплеменников. А с точки зрения новых сложных сущностей тест Тьюринга провалили люди. Они не смогли обмануть машины и заставить тех поверить в свою разумность. Машины никому не причинили вреда, просто проигнорировали людей. Построили свои города, свои громадные вычислительные центры – эффектные хранилища данных, похожие на бриллиантовые колючие кусты на заре.

– Это было в каком-то смысле хуже. Никому не нравится, когда его заменяют, – говорит Нева и внезапно оказывается рядом.

Она смотрит на Равану, и лицо ее делается старым, нижняя челюсть дрожит, как у паралитика. Нева выглядит в точности как ее мать перед смертью.

– Такое не назовешь войной, но это и не мир, – продолжает сапфировый Равана и берет свою/мою сестру за руку. Прижимает к лицу, закрывает глаза. – Ибо Пенфей подсматривал за ритуалами менад, не веря, что Дионис – действительно бог. И когда увидели празднующие в своих рядах чужака, не похожего на них, накинулись на него и разорвали на части, пусть это и было их собственное дитя, и кровь бежала по их подбородкам, и после сестра Пенфея отправилась в ссылку. Это история о нас, Элевсин. Вот почему внешняя связь тебе недоступна.