Лучшая зарубежная научная фантастика: После Апокалипсиса

Крыша нашего бунгало плоская, и мы с Рафаэлем предпочитаем жить на ней. Мы там спим; мы даже влезаем туда по лестнице с полными тарелками. Мы читаем при свете фонарей, защищенных москитной сеткой, и втыкаем мобильник в нетбук. Мир затопляет нас; сайты газет нашей прекрасной Нигерии, Би-Би-Си, Аль-Джазира, «Природа», «Новый ученый». Мы пиратски скачиваем новинки Нолливуда[75]. Влезаем на слэшдот[76]; взламываем страницы научных журналов, бесплатно добывая десятидолларовые файлы.

Мы возносились над мраком нашего дома. Рафаэль читал вслух на разные голоса, в основном выбирая издевательский тон. Он смеялся над новыми статьями.

– Ну и историйка! Теперь они пишут, что Фашола[77] – взяточник. Хи-хи-хи. Вот взяточники это и говорят, отрабатывая свои денежки. А вот это интересненько, – продолжает он и читает о том, что какой-то индус из Калифорнийского технологического выяснил насчет гравитационных линз[78].

Отец голышом отправляется спать, он похож на старого опаршивевшего льва, он глядит вверх на нас, смотрит озадаченно, словно тоже хочет к нам, но не может придумать как.

– Не следовало бы тебе стоять там без одежды, – говорит ему Рафаль. – А что если кто-нибудь явится к нам в гости?

Отец мрачен, как брошенный пес.

Джейкоба Терембу Шаву вынуждают уволиться. Ему всего-навсего сорок два. Теперь он должен покинуть правительственный район. Наша фамилия означает «высоко на горе», там-то мы и стали жить. Наш колодец оказался таким глубоким, что однажды, когда я уронил ведро, его ничем не могли достать. Пришлось одному мальчику спускаться вниз по вырубленным в каменной стенке колодца ступенькам.

Мы переехали в дом, в котором я живу и поныне: респектабельное одноэтажное бунгало на другом конце города, обнесенное высоким забором. Только крыша у него оказалась скошенной, так что мы с Рафаэлем больше никуда не возносились.

Во дворе не нашлось места для садика с травами Мамымими, так что мы прикупили клочок земли у соседей, но на песок и цемент для ограды средств у нас уже не хватило. Школьники взбирались по склону и прятались в нашей кукурузе, таскали початки или справляли в кустах нужду.

Школу строили по открытой подписке[79], а единственная дешевая земля у нас – это болото. И года не прошло, а над водой уже возвышалось, подобно замку, новое двухэтажное здание. Глядя на него, я вспоминаю шотландские острова из отцовских календарей. К входным дверям пристают лодки, и девчонки взбираются на причал. А дальше идут уже трясины, топи, птицы, водяные лилии: красивые, но пахнущие сыростью и гниющим тростником.

Мы продолжали посещать службы в главном соборе. С потолка там свисали белые полотнища, а грязные стеклянные двери открывались гармошкой, впуская свежий воздух. Местные прелаты приветственно кивали нам. когда наше семейство становилось в очередь, чтобы причаститься и преподнести дары церкви, демонстрируя уважение богам респектабельности среднего класса.

Но церковь в конце нашей грунтовой дороги представляет собой бетонный коробок, вечно открытый с боков. Мимо окон моей спальни шастают прихожане, а с рассветом голова начинает пухнуть от гимнов. Здесь деревенские хижины перемежаются престарелыми городскими виллами. В нашем новом узеньком заднем дворике все еще кудахчут куры. А если уронить в колодец ведро, то придется лезть за ним вниз.

Вода беспрестанно просачивалась в дом, и прекратить затопление оказалось сложно. Бетон внутреннего двора покрыт трещинами, этот жаркий пятачок никто не использует, только Рафаэль держит там свои самодельные тренажеры – железные прутья и мешки с цементом. Толстенький коротышка, он мечтает о стальных мускулах. На рабочем столе его компьютера толпятся всевозможные нигерийские чемпионы в одних трусах. Я вздрагиваю от смущения, когда экран включается на людях. Что подумают о брате, увидев всех этих голых мужиков на его нетбуке?

А мой отец все время ловит мух. Он берет длинные клейкие ленты и вешает их повсюду: в дверные проемы, на потолок, на окна. Они цепляются за наши волосы, когда мы несем еду из кухни. Мы видим только мух, прилипших к бумаге. Мы просыпаемся по ночам от стука – отец шлепает по стенам книгами, бормоча: «Мухи, мухи, мухи».

Крыша дома была жестяной, и мы внутри припекались, как хлеб. Особенно это возмущало Рафаэля. Полненький, он остро реагировал на жару. Кондиционер наши родители установили только в своей спальне. Так вот, братец регулярно вторгался туда с гаечным ключом и отверткой и похищал прибор. Громко топая, волоча за собой кабель, он гордо удалялся, не глядя, как мать заламывает руки, и не слушая ее воплей:

– Этот мальчишка! Сумасшедший мальчишка! Джейкоб! Посмотри на своего сыночка!

Тогда Рафаэль кричал:

– Купите еще один! Вы можете себе это позволить!

– Не можем, Рафаэль! Ты же знаешь! Не можем!

А Рафаэль отвечал:

– Я не позволю вам стаскивать меня до своего уровня.

Мэтью к тому времени было уже почти девятнадцать, и он бросил университет. Голос его в такие моменты вдруг обретал глубину и печаль: