Лучшая зарубежная научная фантастика: После Апокалипсиса

– Это устройство, – снова заговорил он. – Объект, который ты видел. Он может быть частью вторжения, а может – и чем-то еще. Никто точно не знает. Но на дневную сторону Земли упало много маленьких объектов. Военные засекли их еще до того, как отказали радары. Так что я могу с уверенностью сказать: эти маленькие космические корабли прилетели из разных секторов околоземного пространства. Почти все они упали в Тихий океан. Но, понимаешь, Пендерское происшествие потому и важно, что корабль упал на землю, в большом городе. Это открывает перед нами кое-какие возможности. Но у нас нет времени на отдельное разбирательство с этой загадкой. Землетрясения становятся все сильнее и происходят все чаше. Температура грунта повышается, особенно в глубине под нами. Я предполагаю – и это моя лучшая гипотеза, – что существо, которое ты помог отвезти в бассейн, растворилось в воде. Термоядерный реактор или какой-нибудь другой источник обеспечил его энергией для роста. Но я понятия не имею, есть ли у него свой особый план действий, отличающийся от плана других пришельцев. Я ничего не знаю. И даже если бы у меня были ответы на все вопросы, сомневаюсь, что я смог бы изменить ситуацию хоть на йоту. По-моему, все выглядит так, будто некие могучие силы сейчас доделывают задуманное, а нас никто и не собирался спрашивать.

Ученый замолчал и наконец-то смог нормально вдохнуть. Но даже изрядный глоток кислорода не помог ему успокоиться. Блох сидел и думал о том, что услышал, и о том, насколько все это интересно. Вошла медсестра, примерно одного возраста с его матерью, и сказала:

– Сэр, она ведь и правда хочет увидеться с сыном.

– Не сейчас.

Медсестра не стала спорить.

– Но вообще-то я пришел сказать тебе спасибо, – снова заговорил физик. – Ты всех нас спас. А еще я должен извиниться. Я видел, как ты схватил зверя, как тряс его. Это было смело до безрассудности. Поэтому я попросил докторов обследовать тебя.

– Как это? – не понял Блох.

– В здешнем маленьком госпитале на удивление хорошее оборудование, – ответил физик. – А я подозревал, что ты находишься под влиянием инопланетян.

Блох усмехнулся:

– Значит, вы думали, что я от него чем-то заразился.

Коротышка с кислым видом кивнул.

– Доктора целый день осматривали тебя и брали анализы. Потом учитель привел твою мать, и кто-то наконец догадался переговорить с ней. Тут все и выяснилось. Она сказала, что ты всегда был таким, что ты воспринимаешь мир иначе, чем большинство из нас.

Блох молча наклонил голову.

– Если это важно для тебя, то твои миндалины[91] выглядят не вполне нормально.

– Мне нравится быть собой, – беззаботно ответил Блох.

Физик снова принялся рассматривать пол. Через мгновение земля опять затряслась, но коротышка старался стоять прямо, собираясь с силами перед последним отрезком этого долгого, ужасного дня.

– А что стало с леопардом? – спросил Блох.

Физик удивленно моргнул.

– Разумеется, солдаты его пристрелили.

– Зачем?

– Затем, что он сбежал из клетки. Людям грозила опасность, и его пришлось убить.

– Жаль, – сказал парень.

– Почему жаль?

– Он последний из своего вида.

Физик выпрямился, посмотрел на странного подростка и чуть ли не торжественно произнес:

– Похоже, всему нашему миру скоро придет конец. Думаю, тебе не нужно объяснять, что каждый из нас может оказаться последним из своего вида.

Пендерский монстр

По идее, Блох должен был сейчас спать. Две женщины в соседней палатке старались говорить тише, но получалось плохо. Мать и медсестра, словно давние подруги, судачили о работе, о непоседливых детях и о бывших мужьях. Муж медсестры предпочел ей выпивку, и теперь она желала ему всего наилучшего, только, ради бога, где-нибудь подальше от нее. Отец Блоха умер двенадцать лет назад от меланомы[92], и мать все еще горевала о нем, но, конечно, уже не так, как в первые ужасные дни, когда осталась с двумя детьми на руках, с головной болью и болью в сердце, но, господи, разве не об этом поется в каждой второй песне?

Ночь была на редкость темной, и теплая земля под ногами вздрагивала чаще, чем оставалась спокойной. Женщины слабо и печально рассмеялись, и медсестра сказала:

– Странно все это.

Затем обе надолго замолчали.

Блоху не хотелось вставать. Он удобно устроился на кровати, подложив под спину подушки, и настороженно сидел с руками на коленях и полуприкрытыми глазами. Брезентовые стены госпитальной палатки пропускали любые звуки. Он слышал, как вздохнула мать, а медсестра с таким же глубоким вздохом спросила, о чем та задумалась.

– О моих мальчиках, – сказала мама, обрадовавшись такому повороту разговора.

Когда ее старшему сыну было десять, он дня прожить не мог, чтобы не влипнуть в какие-нибудь неприятности. Но никто не остается десятилетним на всю жизнь. Армия научила Мэтта справляться со своими эмоциями, и это хорошо.

– В любом случае хорошо, – повторила мать и сама почти поверила в это.