Лучшая зарубежная научная фантастика: После Апокалипсиса

Огонь неизбежен. Вселенная наполнена топливом и искрами. Химические элементы создают недолговечный холодный огонь, а звезды горят с расточительной роскошью, и, хотя аннигиляция материи глубоко оскорбляет реальность, в результате получается самое восхитительное пламя.

Жизнь неизбежна. На самом деле жизнь – это очень сложный, обладающий сознанием огонь, поначалу холодный, но часто становящийся пугающе горячим. Жизнь – это огонь, способный мыслить и действовать в соответствии со своими странными идеями. Жизнь нуждается в топливе, в способе поддерживать свое горение, и поэтому эгоизм – первое правило для любого разума. Но трехсот миллиардов звезд и триллионов планет недостаточно, чтобы обеспечить ее топливом. Жизнь зарождается слишком часто и слишком легко, а Галактика, наполненная неистовыми звездами и холодными планетами. так привлекательна. Если какой-то живой огонь свободно и беспрепятственно поглотит один маленький мир, много ли от этого будет вреда, много ли опасности?

Опасность, жестокая и отвратимая, возникнет тогда, когда другой огонь заметит этот захват и сам устремится к такому же легкодостижимому миру, а вслед за ним еще тысячи огней проделают то же самое. Ни один огонь не захочет остаться в стороне, и вскоре вся Галактика превратится в преисподнюю.

Поэтому и мораль тоже неизбежна. Любой разум цепляется за этические нормы. Любые два огня обязаны иметь общие представления о добре и зле. И первый из таких законов должен гласить: ни один отдельный огонь не может претендовать на небесные сферы, если того не требует необходимость поддержания мира. Так что любой, даже самый холодный и примитивный огонек имеет право на безопасность и объявляется священным.

* * *

Город опустел, но отнюдь не затих. Под землей все еще грохотало, но уже слабей. Где-то пищали мыши, гукала расхрабрившаяся сова, а люди беспрерывно переговаривались в темноте, обсуждая новости и с тоской вспоминая прошлое. Несколько парочек страстно занимались любовью. Кто-то молился, хотя и без особой надежды на то, что его слова будут услышаны. Выжившая из ума старуха несла всякий вздор. Наконец ее муж заявил, что устал от ее болтовни и пойдет на улицу встречать рассвет.

Блох стоял посреди Пендера, когда на улице кто-то появился. Это был тот самый старик, чей отважный дуб остановил катящегося космического пришельца. Бесполезное яйцо давно уже подняли краном на грузовик Национальной гвардии и куда-то увезли. Мелкие обломки корабля, собранные в контейнер внушительных размеров, дожидались той поры, когда за них возьмутся исследователи, что на самом деле вряд ли случится. А вот покореженные машины так и остались лежать на месте крушения. Блох мог различить маркировку шин, засохшие капли крови на асфальте и светловолосую куклу Барби, забрызганную смерзшимися мозгами брата ее хозяйки.

Старик вышел на крыльцо, посмотрел на неизвестно откуда взявшегося призрака, поразмыслил и сказал:

– Эге.

Никто больше не охотился за Блохом. Поначалу монстра разыскивали по всему городу, но затем паника улеглась, уступив место новой и куда более истеричной. Один монстр – это сущие пустяки в сравнении с тем, что приближалось с востока. Солдаты Национальной гвардии, полицейские и всевозможные добровольцы скорчились на дне придорожных канав, готовые открыть огонь по пришельцам из своих жалких и бесполезных железяк.

Старик подумал, не вернуться ли в дом, но был слишком дряхлым, чтобы по-настоящему испугаться. К тому же ему не очень хотелось снова слышать бредни своей жены. Поэтому он спустился с крыльца, прошаркал по лужайке и остановился, прислонившись спиной к треснувшему стволу дерева. Затем снял с головы шерстяную шапочку, пару раз провел ладонью по лысине и медленно, безразлично проговорил:

– Я тебя узнал. Ты тот самый парень, что первым забрался в яйцо.

Блох посмотрел на старика, потом на восток, где по небу уже расплывались пятна света. Только это был не восход солнца. Яркая пурпурная полоса тянулась по всему восточному горизонту.

– Ты знаешь, что с тобой случилось? – спросил старик.

– Может быть, – ответил Блох и поднял отливающую золотом руку. – Машина пробралась в меня и начала перестраивать. А потом поняла, что я живой, и куда-то сбежала.

– А почему она сбежала?

– Потому что жизнь бесценна. Машинам не разрешается изготовлять оружие из разумных существ.

– Так ты, значит, остался недоделанным?

– Не больше, чем на три процента.

Старик передвинулся так, чтобы погреться в исходящем от Блоха тепле.

– Ты так и останешься здесь стоять? – спросил он, взглянув в серое лицо Блоха.

– Да, бой отсюда хорошо будет видно.

Старик посмотрел на восток, потом на Блоха. Он выглядел озадаченным и немного заинтригованным. Слабая улыбка мелькнула скорее в его глазах, чем на губах.

– Но здесь стоять опасно, – предупредил Блох, повинуясь какому-то новому инстинкту. – Вы проживете дольше, если спрячетесь в подвале.

– Насколько дольше?

– Думаю, секунд на двадцать или тридцать.

Старик попытался рассмеяться, потом попробовал выругаться. Ни с тем, ни с другим ничего не вышло.