Лучшая зарубежная научная фантастика: После Апокалипсиса

Так я и не понял, где мы оказались. Аврам мне не сказал. Все стало ясным, но глаза резал холодный сумеречный ветер, который дул вдоль пустой грунтовой дороги, вздымая пыль. Весь Нью-Йорк с его звуками, запахами, голосами и пейзажами исчез вместе с кафе «У Виктора». Я не знал, где мы оказались и как сюда попали, но думаю, хорошо, что пережил весь этот ужас именно тогда, потому что ни до, ни после я ничего подобного не испытывал. В пределах видимости не оказалось ни единого живого существа, не было даже намека на то, что они здесь обитают. И сегодня я не смог бы объяснить, как мне удалось выдавить из себя слова, но я просипел пересохшим горлом:

– Где мы?

Пока я писал об этом, на меня снова накатили воспоминания, честно говоря, меня трясет до сих пор.

Аврам спокойно сказал:

– Черт. Надо было сделать три шага вправо. Namporte![22] – Обычно он говорил это слово, пытаясь подбодрить в сложный момент. – Просто идите за мной след в след.

Он пошел по дороге, которая, насколько я видел, никуда не вела – только ветер и дорога без конца, – и я, боясь сделать что-то не так и остаться в этом жутком месте, в точности повторял его движения вплоть до резкого поворота головы и артритного прыжка в сторону, словно мы играли в классики. В какой-то миг Аврам даже согнул правую ногу и поскакал на левой, а следом и я.

Не помню, как долго это продолжалось. Но помню – хотя предпочел бы забыть, – как Аврам вдруг резко остановился и мы оба услышали мягкий скребущий звук, иногда переходивший в цоканье, словно чьи-то когти начинали стучать по камню.

– Черт, – снова сказал Аврам.

Быстрее он двигаться не стал, но, когда я подошел к нему почти вплотную, вытянул руку и дотронулся до меня. Аврам все чаще смотрел влево, и в глазах его мелькало беспокойство. Я помню, что старался отвлечься, пытаясь понять по звуку, сколько ног у нашего преследователя, две или четыре. Сейчас я понятия не имею зачем, но в тот момент это отчего-то казалось мне очень важным.

– Продолжайте двигаться, – сказал Аврам.

Он снова шел впереди меня, но теперь уже медленнее, а я, в отличие от него, постоянно оборачивался назад и потому наступал ему на пятки. Локти он прижал к телу, выставив вперед лишь ладони, словно внезапно ослепший. Я сделал то же самое.

Даже теперь… даже теперь, когда порой я вижу во сне эту ужасную грунтовую дорогу, мне снится не то, как я спотыкался обо что-то, зная, что не нужно смотреть на землю, и не странное цоканье за спиной. Нет, снится лишь Аврам, идущий впереди меня, смешно дергающий головой и плечами, и его руки, которые ощупывают и месят воздух, словно тесто. А я плетусь следом, пытаясь не отстать, внимательно повторяя каждый его жест, намеренный или случайный. Во сне мы все идем и идем, без цели и будущего.

Внезапно Аврам пронзительно вскрикнул на непонятном мне языке, я повторил за ним, как смог, затем он завершил игру в классики оборотом вокруг оси и буквально бросился на землю влево. Я сделал то же самое, тут же закрыв глаза и едва не испустив дух. Когда я их открыл, он уже поднялся и стоял на цыпочках; помню, что я даже подумал: «Наверное, ему больно, с его-то подагрой». Левой рукой он тянулся вверх, как можно выше. Я повторил движение… и почувствовал под пальцами что-то твердое и грубое… подтянулся вверх, как и он…

…и понял, что нахожусь уже в другом месте. Моя левая рука все еще сжимала то, что оказалось выступающим кирпичом высокой колонны. Мы стояли в каком-то зале, напоминающем огромный вокзал, потолок куполом сходился где-то так высоко, что я даже не мог разглядеть на темных стенах ни рекламы, ни даже названия станции. Впрочем, название не имело бы смысла, потому что железнодорожных путей я тоже не увидел. Понял лишь одно – что мы выбрались с той пыльной дороги. Оторопев от облегчения, я глупо захихикал, даже немного безумно, и сказал:

– Не помню, чтобы «Студия Юниверсал» водила сюда людей на экскурсию.

Аврам сделал глубокий вдох и медленно выдохнул.

– Все в порядке, – наконец сказал он. – Уже лучше.

– Лучше, чем что? – Большую часть своей жизни я провел в недоумении, но эта фраза затмила все. – Мы все еще в Околомирье?