Лихтер доставил меня на орбиту, где дожидался звездолет. Он был огромным – больше самого гигантского небоскреба; ничего подобного вы еще не видели и наверняка не увидите – к нашей планете звездолет вернется только через несколько сотен лет. Шагая по пассажирской палубе к своей каюте, я пребывал в состоянии легкой эйфории от сознания того, что обратного пути нет. Скоро Земля станет легендой, которую я поведаю своим детям, а до их внуков дойдут лишь обрывки искаженных фактов да ворох сентиментальных небылиц.
Родная планета за кормой все уменьшалась и наконец исчезла совсем. Я глядел на огромные экраны из черного стекла, до рези в глазах всматривался в переполненную звездами и галактиками Вселенную, не имея ни малейшего представления о том, где сейчас нахожусь и куда направляюсь. Мы все как корабли, думал я. Корабли, потерявшие в тумане порт и оставившие на берегу экипаж.
Когда-то я любил повторять, что только Ирландия и семья могут вызвать у меня слезы. Я плакал, когда умерла мама и когда после этого у отца случился сердечный приступ. Моя малышка-сестра скончалась через считаные часы после своего рождения, убившего маму, и я оплакивал обеих. Когда моего брата Билла сбил пьяный водитель, я рыдал в голос – ведь у меня больше не было семьи. Оставалась только Ирландия…
Но с меня хватит.
Юн Ха Ли
Призрачный спутник
Неправда, что мертвых нельзя сложить, как бумагу. Квадрат превращается в коршуна, а коршун – в лебедя; история превращается в слухи, а слухи – в песни. Даже сам процесс воспоминания искажает истину.
Но в пособиях по складыванию фигурок из бумаги не говорится о том, что всякий раз, когда ты складываешь лист, это влияет на основы твоей морали, на аксиомы, которыми ты мыслишь.
Может быть, это самое важное, о чем забыли там упомянуть, а может, и нет – каждый волен считать по-своему.
– У тебя есть время еще для одной партии, – обратился призрак к Лиссе. Он был соткан из тусклых оттенков, из смазанных обрывков тумана, и голос его напоминал о неопределенности, дыме и внезапной смерти. Вполне возможно, что это был последний призрак на всем Рейоне – разоренной завоеванной планете с покинутыми городами, где не осталось ни одной тени, планете с мертвыми лунами и угасающим солнцем. Иногда Лиссе думала: может быть, у призрака тоже имеется шрам, такой же, как у нее самой, – длинная мертвенно-бледная линия, что тянется от локтя к кисти. Но она чувствовала, что спрашивать было бы невежливо.
Они находились в командном центре боевого космического корабля, рассчитанном на пятьдесят человек и имевшем форму веретена. Сам корабль походил на воздушный змей – их так и называли, змеями. Стены помещения были завешены выцветшими черными и зелеными лохмотьями, и тряпье прямо на глазах соединялось, обновлялось и сплеталось в гобелены. Эти гобелены служили дисплеями. Спутанные заросли тростника на одном из них превратились в воронов. Один сидел на ветке дерева, расщепленного ударом молнии. Постепенно из путаницы нитей вырисовывались очертания второго ворона – он выглядывал из глазницы черепа.
Не обязательно было глубоко разбираться в символике наемников Империи, чтобы понять предупреждение. Ее народ когда-то позаимствовал у них поговорку:
Лиссе ожидала преследования. Она дезертировала с Базы 87 вскоре после того, как узнала, что разведчики обнаружили боевой наемничий змей среди руин священного лабиринта. Хозяева корабля скрылись в неизвестном направлении шесть лет назад. Совпадение должно было вызвать подозрения у командования базы, но лучшей возможности отомстить могло не представиться. Призрак пытался ее отговорить, но не слишком настойчиво. Он всегда знал, к чему она стремится в этой жизни.