– Теперь я задыхаюсь от волнения, словно чертова школьница, мистер Сандерс, – сказал он про себя. Сел и положил руку на лед совсем рядом с лицом инопланетянина. – Так что же ты здесь делаешь, малыш? – спросил он его. Лег на спину и посмотрел вверх. Стоял полный Сатурн, и Мимас только что начал прохождение, нарисовав маленький серый диск у края лика Сатурна. Долго Робсон молча смотрел ввысь. – Как же им удается не замечать этого? – тихонько произнес он, внимательно глядя вверх и силясь представить себе в открывшемся взору зрелище нечто угрожающее и зловещее; ощущение, что тебя, легкого, словно перышко, отрывает от поверхности Энцелада и засасывает во тьму. Но, вместо этого, он видел большой пастельно-желтый шар с тенью от колец. Когда дома он смотрел на фотографии этой планеты, то ничего особенного не чувствовал: красиво, только и всего. Совсем другое дело здесь, когда этот невероятный, невозможно огромный шар висит над головой. Здесь Робсон не мог не замечать изливавшейся с неба радости – вопиющего с небес громогласного клича красоты.
Чтобы снова посмотреть на замерзшего пришельца, Робсон лег на бок. Один глаз инопланетянина был закрыт, другой белел узенькой щелкой.
– Готов поспорить, что ты ничего не имеешь против этого зрелища, верно? – спросил он его. – Ты знал, что тебе не выбраться, и, так же как я, лег и смотрел на небо. Полагаю, ты тоже был обделен воображением.
Робсон опять перевернулся на спину. Попытался заложить руки за голову, только в скафандре это оказалось неудобно. Тогда он покрепче скрестил руки на груди, его била дрожь.
– Так что же ты здесь делал, черт подери? – снова спросил он. Несколько минут он молчал. Потом произнес: – Ага, я догадался. Ты делал свою работу. Просто делал свою проклятую работу, точно так же, как все мы.
ДЖОН КЭССЕЛ
СОБЫТИЯ, ПРЕДШЕСТВОВАВШИЕ ВОЗРОЖДЕНИЮ ГЕЛЬВЕТИКИ