Лучшая зарубежная научная фантастика: Сумерки богов

Несомненно, мастер Дарий обратил на меня внимание с первого дня, как я оказался на плато. Может, дело было в моем божественном происхождении, из-за которого я постоянно слышал голоса. А может, в бурной карьере. Мастер научил меня видеть разницу между желаниями, что были частью моей дикой натуры, и велениями богов. Научил отличать друг от друга голоса разных божеств. Путь оказался непростым. Я постился, работал в саду, учился боевым искусствам, чистил отхожие места, чинил старую одежду, шил новую, ухаживал за фруктовыми деревьями. Стал профессиональным портным, мои замечательно сделанные кимоно мастера носили по праздникам. Вдобавок мастер Дарий проводил со мной специальные сеансы, погружая в транс, во время которого, как потом рассказывали мне другие послушники, я несколько дней жил вполне нормально, но потом просыпался и ничего не помнил о своих поступках.

А потом меня отправили с миссией, так как я научился не думать, и духи, охраняющие имперские архивы, засечь меня не могли.

На свете существует лишь пять пьес, в которых можно найти свидетельства возрождения человечества после его долгого вымирания. Цикл называется «Уход» и состоит из двух частей. В космогоническую входят «Падение лучника», «Месть Сточика», «Пылающее древо», «Скрой чувства, захлопни двери», а в мистическую лишь «Магическая черепаха». Никто не знает, кто их написал. Говорят, пьесы сочинили в первые тридцать лет после того, как боги воссоздати человеческую расу. Эти произведения искусства – не только наиболее почитаемые символы человеческой культуры, священные тексты вселенской религии, но и основополагающие политические документы всех планетарных правительств. Их хранят в одном-единственном экземпляре. Пьесы играют на космогонических фестивалях по всем мирам, но записей представлений не существуют. Актеры не заучивают текст; они буквально становятся персонажами с помощью тех же самых техник, которыми мастер Дарий обучил меня запутывать духов. А после выступления артисты ничего не помнят.

Эти бесценные космогонические пьесы сейчас существовали только в моей голове. В архиве я уничтожил кристалл, на котором они хранились. Каслону словно вырвать сердце. Если население узнает о пропаже священных текстов, оно придет в отчаяние и взбунтуется.

Когда же мастер Дарий объявит, что орден владеет единственными оставшимися копиями, империи придется освободить наш мир. Это лишь дело времени.

Через три дня после побега с Каслона я взял курс на Гельветику и с помощью исчезающей червоточины должен был появиться во внутреннем кольце планеты, где мой корабль, все еще закованный в ледяной панцирь, по идее сливался с окружением. Оттуда я хотел разведать обстановку, выбрать место для схода с орбиты и приземлиться. Но кольцо находилось глубоко в гравитационном колодце, и маневр оказался довольно трудоемким.

Даже слишком. Когда корабль появился у кольца Гельветики, он столкнулся с железно-никелевым метеороидом, и двигатели отключились. Уже через двадцать минут каслонские охотники-убийцы вцепились мне в корпус. Правда, у меня оставалось преимущество: они уже знали, что пьесы у меня, а потому взорвать корабль не могли. Я мог их убить, а они меня – нет. Но если поймают, то в поисках текста разорвут мой разум на клочки, это без сомнений.

Счет шел на минуты – шлюз долго не протянет. Я вышел из рубки и отправился в машинный отсек. Там царил полный кавардак, после столкновения давление еле держалось, повсюду валялись кислородные цилиндры, а в воздухе стоял едкий запах сгоревшей проводки. Я открыл отсек кладовой в три метра высотой и два шириной, из шкафчика достал два пьезоволоконных костюма. Включил их, взглянул на датчики – заряжены полностью – и кинул внутрь. Там было тесно, валялась куча инструментов и коробок с припасами. Присев на один из ящиков, я стянул рубашку. Всю грудную клетку покрывали синяки. В алюминиевом свете кожа казалась тошнотворно белой. Микротомом я сделал надрез на животе, под ребрами. Крови вытекло совсем немного. Третьим и указательным пальцем достал изнутри девятимерный мешочек. Распылил псевдокожу над раной. Тут отрубилась искусственная гравитация, и погас свет.

Я натянул веки ночного видения, прочитал инструкцию на мешочке, вскрыл его, вытащил оттуда солдата и развернул. Тот расширился в трех измерениях и уже через минуту, обнаженный, парил передо мной. Вот тут я удивился: оказалось, это женщина. Темнокожая, стройная, с очень красивым телом. Я склонился над ней и сделал искусственное дыхание рот в рот. Она конвульсивно дернулась, поперхнулась, вздохнув, затем замерла. Ее веки, затрепетав, открылись.

– Просыпайся! – сказал я, натягивая пьезокостюм. Сунул силовой нож в ботинок, пристегнул к поясу бластер и боеприпасы, надел рюкзак. – Вот твой костюм! Нет времени.

Она быстро огляделась вокруг, пристально осмотрела меня. Из-за двери раздалось громыхание, десантники входили в машинный отсек.

– Я – брат Адлан, – быстро прошептал я, помогая женщине влезть в костюм. – Ты – солдат Республиканской гвардии.

– Лейтенант Нахид Эсфандьяр. Что происходит?