Дели остался глух к его стенаниям. Дели уже проигрывал, поскольку в Раштрапати Бхаване[114]
все громче звучали голоса сторонников национального самоопределения, к коим относились и мы, но их также предпочитали игнорировать.Отец был кибервоином, матушка – военным медиком. Насчет нее это было куда правильнее, чем насчет отца. Она в самом деле была квалифицированным доктором и сотрудничала с негосударственными организациями Индии и Пакистана после землетрясения и с «Врачами без границ» в Судане. Она не была, никогда не была военнослужащей, но Матери Индии понадобились медики на передовой, и матушка очутилась в Полевом госпитальном центре-32 к востоку от Ахмадабада в то же самое время, как туда перебазировался разведотряд отца. Мама обследовала сержанта техслужбы Тушара Наримана на предмет вшей и геморроя. Все остальные из его отряда отказались демонстрировать свои лобковые области врачу-женщине. На короткий миг он храбро встретился с ней взглядом.
Вероятно, не будь Министерство обороны настолько экстравагантным в наборе кибервоинов и призови оно в Восьмой Ахмадабадский отряд механической разведки подготовленного аналитика, а не разработчика игр, многие могли бы уцелеть после атаки ударной группировки «Тигров Бхарати». Это новое имя зазвучало в древних восточных Уттар-Прадеше и Бихаре: Бхарат, стародавнее священное наименование Индии. Флаг с вращающимся колесом был поднят в Варанаси, древнейшем и чистейшем из городов. Как и в любом национально-освободительном движении, там было множество самозваных партизанских группировок, и каждая именовалась еще более грозно, нежели ее предшественницы, с которыми ее связывал непрочный альянс. Ударная группировка «Тигров Бхарати» стала зародышем элитных кибервоенных сил Бхарата. И, в отличие от Тушара, там служили профессионалы. В 21:23 они сумели проникнуть сквозь Восьмой Ахмадабадский файрвол и подпустить троянов разведывательным мехам. Пока папа-джи натягивал штаны, пережив вторжение трепещущих пальчиков и ректоскопа моей будущей матери в свой зад, «Тигры» взяли роботов под контроль и направили их против полевого госпиталя.
Господь Шива сотворил моего отца толстяком и трусом. Герой, когда началась пальба, выскочил бы узнать, что происходит. Герой погиб бы в перестрелке или, когда закончились боеприпасы, был бы зарезан клинками. Папа-джи при первом же выстреле полез под стол.
– Ложись! – прошипел он моей матушке, застывшей с видом отчасти озадаченным, отчасти изумленным. Он потянул ее вниз и тут же извинился за неподобающую близость. Совсем недавно его мошонка лежала у нее на ладони, но он извинился. Бок о бок стояли они на коленях между тумбами письменного стола, среди выстрелов, и криков, и ужасного, подагрического хруста механических сочленений, и мало-помалу остались лишь крики и хруст, потом только хруст, а потом наступила тишина. Они стояли на коленях бок о бок, трясясь от страха, мама-джи стояла на четвереньках, как собака, пока не задрожала от напряжения, но она боялась пошевелиться, произвести хоть малейший звук, чтобы не привлечь внимание перемещающихся теней, заглядывавших в кабинет через окно. Тени изрядно удлинились и почернели, прежде чем она отважилась выдохнуть:
– Что случилось?
– Мехов взломали, – сказал отец. Затем он навсегда сделал себя героем в глазах моей матери: – Пойду взгляну.
Потихонечку, стараясь не шуметь, не потревожить ни малейшего осколка разбитого стекла, ни единой щепочки, он выбрался из-под стола и прополз по заваленному полу до подоконника. Потом, миллиметр за миллиметром, он приподнимался все выше, пока не застыл в полуприседе. Он выглянул в окно и в то же мгновение шлепнулся на пол и с той же осторожностью ползком отправился в обратный путь.
– Их там нет, – шепнул он маме. – Ни одного. Они будут убивать все, что движется. – Он произносил по одному слову за раз, чтобы звук был похож на обычное поскрипывание и шуршание переносных укрытий на песчаных отмелях Ганга.
– Может, у них закончится горючее, – предположила моя мать.
– Они работают от солнечных батарей. – Подобная манера говорить занимала много времени. – Они могут ждать вечно.
Потом пошел дождь. Прогремел оглушительный громовой раскат, провозвестник муссонного ливня, обрушившегося на весь Бенгальский залив, подобный знаменосцу или трубачу, бегущему перед экипажем и оповещающему мир о приближении великого человека. Дождь бил в парусину, точно руки в барабан. Дождь шипел, впитываясь в сухой песок. Дождь рикошетом отлетал от пластиковых панцирей ждущих, прислушивающихся роботов. Песня дождя поглотила все звуки, так что матушка смогла заключить, что отец смеется, лишь по вибрации, передаваемой им столу.
– Почему вы смеетесь? – прошипела она, лишь немного уступая дождю в громкости.
– Потому что в этом шуме они ни за что не услышат, если я пойду и заберу свой наладонник, – объяснил отец, который был очень храбрым для толстяка. – Тогда мы узнаем, кто завладел этими роботами.