Лучшая зарубежная научная фантастика: Звёзды не лгут

Торгаш пережил ту зимнюю войну и не особенно страдал в году следующем, когда бушевал мятеж. Но его организованный, прагматичный ум распознал неизбежное. Их крошечная колония существовала лишь как название на нескольких картах, которых никто не читал. Через год-другой остатки цивилизации рухнут. Люди, которых он знал веками, верные спутники – друзья и несколько любовниц – попытаются его убить. А то и хуже: втянут его в свои распри, прибегнув к улыбкам и завуалированным угрозам.

Колонисты считали Торгаша бесстрастным педантом, потому он и занял полуофициальную должность лавочника. Однажды в летнюю ночь далекий вулкан покрыл небо густой тучей пепла, за который спрятался сияющий лик бурого карлика. Воспользовавшись темнотой, лавочник проник в запертые складские помещения и собрал кое-что ценное. Затем сложил похищенное в две кучи и, не тронув после внутренней борьбы большую, свалил меньшую в рюкзак, с которым мог двигаться без особых мучений и, если понадобится, бежать.

На заре Торгаш покинул мир людей. У тех к тому времени осталось всего лишь три действующие плазменные винтовки. С собой он взял неисправную и в случае стычки приготовился блефовать. На случай неудачного блефа под рукой была кинетическая пушка с алмазным стволом. Из нее он уложил бы нескольких – по крайней мере, на время. Люди теперь исцелялись медленно, испытывая дефицит калорий и основных питательных веществ. Но, к счастью, ему не пришлось ни играть спектакль, ни воевать. Никто не заметил, как лавочник перемахнул через каменную городскую стену и побежал к океану. Торгаш напоследок остановился, прислушался к ночному ветру, и ему почудилось, будто его окликнула женщина. Но это всего-навсего заговорил один из его призраков. Голос, который он услыхал, принадлежал милой крошке Делин и умолк в минувшем году: ее казнили за неизвестные преступления против слабого и вздорного государства.

Луны спустились, был отлив. Сырую прибрежную полосу покрывала толстая и твердая, как дерево, летняя кожа, и в памяти отпечатался каждый шаг. Торгаш шел быстро, пока не взошло жаркое солнце. Остановившись и надолго приковав взгляд к раскинувшейся позади равнине, Торгаш продолжил путь, на трое суток забыв про еду и сон.

До этого обособленного клочка земли он добирался не один год.

Оставшись один, он посетил без счета мест и видел всё, что показывал окружающий мир, а временами общался с разумными существами, которых только его крайне малочисленная раса называла нотами.

В минуты отчаяния он беседовал с призраками. Со своими воспоминаниями. Не с мертвыми колонистами, а с людьми, которых знал в прошлой жизни. Большинство из них, наверное, еще оставалось в живых, разбросанное по тысяче благополучных колониальных миров. Он допускал, что теперь они процветают. В своем уютном бессмертии эти счастливцы едят что пожелают и спят мирным сном, а когда есть настроение – становятся экспертами в предельно узких, фантастических областях. Кое-кто из старых друзей, без сомнения, изучал тех или иных аборигенов, вызнавал их занимательные секреты и делился открытиями с галактикой, которая все больше становилась людской.

Общаясь с призраками, Торгаш частенько живописал им нотов.

Местная биология не была уникальной, но во многом подвела всё, что могла, к рациональному пределу. Здешняя жизнь почти наверняка зародилась на какой-то из лун. Скорее всего – на Белой, самой маленькой и остывшей первой. Но мир тот был немногим больше огромной капли воды с начинкой из грязи и камня. В этих недрах образовался генетический материал, построенный из пептидных нуклеиновых кислот – элементов простейших, но достаточно прочных, чтобы выдерживать резкие перепады температуры и кислотности. Возникли громоздкие белковые молекулы. Вероятно, развился устойчивый метаболизм. Затем в этот живой бульон плюхнулась какая- нибудь забытая комета, которая доставила массу жизнеспособных спор.

Десять миллионов лет назад мир нотов был, видимо, жарким и бесплодным краем. Споры упали, их драгоценное меньшинство выжило, и следующие десять миллионов лет естественного отбора приучили пришельцев брать из таблицы элементов больше, но ненамного. В крошечных объемах усвоилось железо. И фосфор. И сера. Но жизнь в итоге всегда бывает губительно консервативной. При избытке свободного кислорода и воды живые клетки с их импровизированной химией могли позволить себе быть неэффективными. Даже когда море покрывалось толстым, удушливым слоем живой кожи, на глубине оставалось много растворенного кислорода, которого хватало для зачаточных жабр. А времена года сменялись предсказуемо, несмотря на крутую эллиптическую орбиту. Массовое вымирание и мелкие победы породили сонм удивительных существ, которые продолжили цепляться за жизнь, перерабатывая всё те же глубоко функциональные и немногочисленные ингредиенты.

Там, где ноты благоденствовали, люди боролись за выживание.