Лучше не бывает

Эдвард протянул что-то, и Пирс взял это коричневой рукой, усыпанной песком. Тео, заглянув, увидел, что это была окаменелость, редкая и замечательная, совершенный аммонит. Деликатная, чуть зубчатая спираль ракушки отпечаталась на обеих сторонах камня, Пирс перевернул его в руке, море округлило края и чуть стерло линии ископаемого — именно так, чтобы породить предмет великой красоты. Тео знал, что дарение аммонита означает для близнецов большую жертву, они ценили свои камни и с эстетической, и с научной точки зрения.

— Спасибо, — сказал Пирс, довольно неловко держа камень.

Эдвард отошел назад, как бы для поклона, а затем быстро переключил свое внимание на Минго, снова пытаясь оживить его. Пирс лениво встал на ноги. Близнецы, часто повторяя «хороший мальчик» и «ну, пойдем же», пытались соблазнить Минго следовать за ними, и они уже отправились в путь по лилово-белой равнине, когда вдруг Пирс неожиданно дернулся и выпрямился, как если бы его ударило током. Затем он скрутил свое тело подобно пружине, отвел руку назад, крутанулся на пятках и мощным броском послал аммонит, закрутив его, далеко в море.

Эдвард и Генриетта, увидев, что произошло, замерли как вкопанные. Тео встал. Пирс повернулся спиной к морю. Близнецы продолжали путь, странно петляя, Минго бежал за ними.

— Ты настоящая маленькая свинья, — сказал Тео Пирсу, — что на тебя нашло?

Пирс посмотрел на него через плечо, лицо его было трудно узнать — оно было искажено, как японская маска. Тео подумал: с ним что-то творится, он сейчас заплачет.

— Спокойно, Пирс.

— Я так жутко несчастен.

— Ладно. Но не надо вымещать это на близнецах.

— Наверно. Но какая разница. Я ненавижу всех. Все — черно.

Представляя себе, как он обнимает нагого куроса, Тео опустился на камни и подложил под себя руки. Пирс стоял между ним и водой, дергаясь и содрогаясь своим коричневым телом, как узник в цепях, на фоне сияющей голубизны моря и неба.

— Держи свою черноту внутри себя, — сказал Тео, — не передавай другим.

— Если я буду держать это внутри, я умру, наверно. Был ли ты когда-нибудь безнадежно влюблен, дядя Тео?

— Да. — Бессмысленно даже пытаться описать это, подумал Тео, вжимая ладони в гальку.

Вяло ссутулясь и гримасничая, Пирс подобрал свою одежду и медленно пошел по берегу в направлении, противоположном тому, куда ушли близнецы. Тео хотел, было, позвать его назад. Но потом подумал: о, дай ему уйти, с бесплодной любовью ничего не поделаешь, ее нужно просто перенести, я перенесу. Я перенесу.

Он поднялся, но не пошел за Пирсом. Он пошел туда, где вдалеке сидели близнецы и рядом с ними Минго. Они не играли в перья. Когда он подошел поближе, то увидел, что Генриетта плачет.

Минго встретил Тео так, будто они не виделись год. Тео сел рядом с Генриеттой. «Перестань, малышка, не горюй. Пирс очень несчастен, ты ведь знаешь. А когда люди несчастны, они порой заставляют других страдать чисто автоматически».

— Зачем он это сделал? — крикнул Эдвард возмущенно. — Если он был ему не нужен, так вернул бы нам. Он был такой красивый.

— Это был самый красивый из всех, — хныкала Генриетта. — Эдвард не хотел дарить его, а я его уговорила, только чтобы порадовать Пирса. О, если бы я этого не делала!

— Никогда не жалей о добром поступке, — сказал Тео, — в нем больше смысла, чем ты думаешь. Пирс будет извиняться, и вы должны простить его.

Близнецы, слегка поспорив, согласились, что они простят Пирса. Генриетта еще оплакивала печальную судьбу аммонита на дне моря, но Тео и Эдвард стали вместе утешать ее, представляя, как счастлив он будет среди крабов и рыб, и насколько там лучше, чем в пыльной спальне Пирса.

Зачем я сделал это, спросил себя Пирс, натягивая брюки. Я скажу им, что прошу прощения, думал он, но что толку. Ну ладно, наплевать. Я ненавижу всех. Наверно, я становлюсь плохим, как говорит Барбара. Ладно, я — плохой, и я будуплохим.

Барбары сейчас не было, она гостила у школьной подруги в городе. Пирс надеялся, что ее отсутствие принесет ему некоторое облегчение хотя бы в форме апатии, но не мог справиться с острой болью ее отсутствия. Его черное настроение и в ее присутствии, несущем непредсказуемую муку, влекло за собой непоследовательность, но сейчас оно становилось все острей и определенней, как если бы он готовился к последнему, разрушительному порыву. И его физическое влечение к далекой, призрачной Барбаре казалось еще более, как в насмешку, болезненным, чем его желание реальной девушки из плоти и крови.

Он не мог заставить себя не ходить все время за нею и провоцировать ее, пока она не сказала совершенно ясно, что она собирается в город на выходные, чтобы избавиться от него. Они сильно ссорились, и Пирс, возвращаясь к себе в комнату, находил у себя на кровати все предметы, которые когда-либо дарил Барбаре. Он брал реванш, возвращаясь к ней в комнату и ломая у нее на глазах все вещи, которые она когда-либо дарила ему, включая великолепный, на все случаи жизни годный нож, привезенный ею из Швейцарии, прежде он берег его как зеницу ока.