Лучше не бывает

Тео отошел от окна и встал у стола, упершись в него костяшками пальцев и рассматривая своего хозяина. Полы его пиджака слегка распахнулись и обнажили засаленную рубашку, пятнистые коричневые подтяжки и грязный шерстяной жилет. Присущий Тео запах пота и собачьей шерсти распространился над открытыми книгами и словарями. Вилли нагнулся, потирая тонкую лодыжку своей изящной рукой.

– А что после Проперция? Что?

– Другое пустое занятие, чтобы заполнить время, наверно.

– Кто-нибудь рассказал тебе о парне, покончившем с собой?

– Нет, – ответил Вилли удивленно. – Кто?

– О, кто-то, кого мы не знаем, как говорит Кейт. Какой-то незначительный человек из конторы моего дорогого брата. Они все разволновались. Это самое забавное, что случилось с тех пор, как Октавиен стал кавалером ордена Британской империи. При тебе молчат об этом, ты знаешь почему! Для всех здесь ты стал какой-то священной коровой.

– Зря они беспокоятся обо мне, – пробормотал Вилли. – Я выстою до конца своего срока.

– Да, я это знаю, – сказал Тео, – хотя и не знаю почему. И не знаю, почему и я выстою тоже. Мне плохо в последнее время. И мне трудно выносить это там, в доме. Вот почему я прихожу мучить тебя. А там все становится хуже. Они так мило следят друг за другом, так ласково. Homo homini lupus est[13]. Они все – сексуальные маньяки и даже не подозревают об этом. Вот хоть мой дорогой братец, этот совершенный шар, получающий эротическое удовлетворение, наблюдая за тем, как его жена флиртует с другим мужчиной…

– Почему бы не быть к ним немного снисходительным, – сказал Вилли. – Они не причиняют никому вреда. Ты поносишь нас за то, что мы не святые.

– Да, да, да. А когда я перестану обличать, я просто умру. Это все, что я знаю, и я буду выкрикивать это, как скучная птица, знающая только один напев.

– Если ты знаешь так много, ты должен знать большее. Есть свет, в котором ты судишь нас.

– Да, – сказал Тео, – свет являет мне зло, но не дает надежды на добро, ни на волосок надежды, ни на волосок.

– Ты наверняка ошибаешься, – сказал Вилли, – наверняка ошибаешься.

– Ты выражаешь трогательную и фундаментальную форму религиозной веры. Тем не менее все они прокляты.

– Тео, – сказал Вилли, – расскажи мне как-нибудь, расскажи хоть сейчас о том, что на самом деле случилось с тобой в Индии, что случилось?

Он потряс головой, склонив над столом свое узкое, заостренное лицо.

– Нет, душа моя, нет. – Он помолчал. – Ты, Вилли, расскажи мне как-нибудь, хоть сейчас расскажи, что было с тобой… там.

Вилли молчал, разглядывая свою руку, как будто пересчитывая пальцы. Он медленно сказал:

– Я мог бы… когда-нибудь… рассказать тебе.

– Чушь, – сказал Тео. – Ты не должен мне рассказывать, о таких вещах не говорят, я не буду слушать.

Он отшатнулся от стола. И, обойдя его, подошел к Вилли сзади. Он положил свои широкие плотные руки на плечи Вилли, ощущая маленькие, как у кошки, кости. Он помял его плечи. И сказал:

– Я очень глупый человек, Вилли.

– Я знаю. Некий курос…

– К черту куросов. Ты должен простить меня, отпустить мне грех.

– Ты всегда хочешь, чтобы тебя прощали. За что тебя прощать? Конечно, не за то, что ты груб, неделикатен, и неверен, и эгоистичен…

– Нет!

Они оба рассмеялись.

– Я могу простить тебя, Тео. Я не могу отпустить тебе грехи. Ты сам должен отпустить себе грехи. Прости прошлое и дай ему уйти… навсегда… прочь.

Тео наклонился вниз, и его лоб коснулся шелковых белых волос. Он закрыл глаза, и его руки скользнули вниз с плеч Вилли, чтобы получить то успокоение, за которым он пришел, чтобы получить в ответ ласковое пожатие рук Вилли.

16

– Октавиен, я обнаружил нечто очень странное.

– Садись, Джон. Должен сказать, я счастлив, что ты обнаружил хоть что-нибудь, странное или нет. Что же?

– Слушай, – сказал Дьюкейн. – Я был вчера вечером дома у Макграта…

– Макграт шантажировал Рэдичи?

– Да, но не это важно. Макграт упомянул о Биране. Он сказал, что Биран часто бывал дома у Рэдичи.

– Биран? Я думал, что он вообще не знаком с Рэдичи.

– Он хотел, чтобы мы так думали. Что ж, я не выразил удивления, я просто позволил Макграту продолжать, и я навел его на рассказ о том, что именно случилось, когда он вошел в кабинет Рэдичи сразу после выстрела, тут всплыло кое-что еще. Биран запер дверь.

– Запер дверь кабинета Рэдичи? Изнутри?

– Да. Макграт сказал: «И тогда мистер Биран впустил меня».

– Правду ли сказал Макграт?

– Допускаю, что да.

– Может быть, он запер дверь инстинктивно?

– Странный инстинкт. Разумеется, дверь могла оставаться запертой всего лишь мгновение. Макграт уверяет, что не прошло и минуты, когда он подошел к двери. Но почему вообще она запиралась? Но погоди, это еще не все. Я начал думать о том, что могло случиться в эти несколько мгновений, и я заметил кое-что, что надо было бы заметить, как только я увидел полицейские фотографии.

– Что?

– Рэдичи был левшой.

– Я не обращал внимания. Да?