Лучше поздно

Урод?.. Как легко в одиннадцать лет поставить знак равенства между внешностью и выражением лица - словно залепить себе на шесть лет глаза ярлыком и успокоиться на этом. И не видеть, не замечать в упор, как красиво это умное, гордое и властное лицо - красиво весьма своеобразной, но подлинной и несомненной красотой. Красиво даже сейчас… нет, не так - тем более сейчас, когда оно истончилось до прозрачности, и черные глубокие глаза кажутся огромными, и резче проступили морщины у рта и между бровей, а тонкие губы все в темных запекшихся трещинках.

Я бы сравнил его красоту с красотой северного склона Маттерхорна - или хищной птицы. Ястреба. Прирученного, но сохранившего гордый нрав и прежние повадки.

О том, почему я увидел это сейчас, я предпочитаю не думать, как и о том, что делать с этим новообретенным знанием, особенно если в воскресенье Дамблдор опровергнет мои зыбкие предположения.

Даже не знаю, сказать ему или нет о том, что портрет скоро восстановят. Не знаю, что хуже - ни на что не надеяться или иметь надежду и потерять ее. Хватит с него и той боли, которую ему причиняют на допросах.

Кстати, о допросах… Я же собирался отправить его в спальню, чтобы полежал до шести. Будет возражать? Пусть попробует - в конце концов, он обязан мне подчиняться. Я уже открываю рот, чтобы это сказать - и взгляд вдруг падает на внушительную связку пергаментов, лежащую на краю стола, - он прихватил ее с собой из кабинета, а я почему-то не поинтересовался, что это. Да уж.. Чем же это еще может быть, как не домашними заданиями, черт бы их побрал. Снейп, откинувшийся было на спинку кресла, тоже переводит взгляд на пергаменты и, готов поклясться, смотрит на них с той же досадой.

- Думаю, вам нужно сейчас лечь, проверите работы потом, - все-таки говорю я, и он раздраженно морщится:

- Считаете, это так быстро делается? Девяносто процентов этих… работ, как вы их назвали, не заслуживают тех усилий, что я на них потрачу, но даже чтобы отделить зерна от плевел, нужно время, и, боюсь, проверка займет все четыре часа, оставшиеся до встречи с вашими коллегами.

- Ну конечно, как гриффиндорские работы, так это и не работы вовсе, - язвительно замечаю я. Ох, зря я это сказал - он даже выпрямляется в кресле, и я понимаю, что сейчас на меня выплеснется весь почему-либо нерастраченный за день сарказм.

… И вам, конечно же, никогда не приходило в голову, что домашняя работа - это знание предмета, некоторое количество умственных усилий и толика творчества, а не бездумное списывание из учебника или подвернувшихся под руку неизвестно чьих конспектов, - он вынужден прерваться, чтобы откашляться, и я тихонько перевожу дух. Снейповский сарказм - это как цунами или лавина, не предотвратить и не скрыться, можно только переждать, рискуя быть затопленным или погребенным под завалами. А прервать его, наверное, способно только Круцио… или вот кашель.

Откашлявшись и отдышавшись, он утомленно заканчивает:

- Словом, я так же рад предстоящей возне с этими опусами, как и несчастные гриффиндорцы, потратившие на бессмысленную и нудную работу целых полчаса своего драгоценного времени - а ведь это время они могли бы провести с куда большей пользой, например, пытаясь найти еще один подземный ход в Хогсмид. А вместо этого… - он протягивает руку, наугад выдергивает из связки чей-то пергамент и, развернув, читает:

«Будучи сваренным, в перечное зелье, как известно, добавляют перец, и оно способно излечить простуду, потому что в нем есть перец, и его надо помешать три раза по часовой стрелке, а потом капать в нос».

Не выдержав, я фыркаю, - действительно, редкостная чушь, - и Снейп устремляет на меня негодующий взгляд:

- Вам смешно. Видите, насколько это безнадежно, если даже вам смешно. Но ни вам, ни мисс Перкинс, очевидно, не пришло в голову, что когда-нибудь ей понадобится напоить этим зельем своего ребенка - и что она тогда будет делать? Побежит за стандартным снадобьем, не учитывающим ни возраста, ни индивидуальных особенностей больного и эффективным ровно настолько, насколько добросовестен зельевар, его сваривший?.. - он вновь кашляет, прижав к губам платок, и я отвожу глаза. Ему самому не помешало бы сейчас что-нибудь эффективное, учитывающее индивидуальные особенности и возраст. А то, что он прав, я понял еще в прошлом году - когда мы с Гермионой варили зелье для Рона, ослепшего от заклятия. Хотя варила его, собственно, только Гермиона, а я беспомощно топтался рядом, с ужасом понимая, что если бы готовить снадобье пришлось мне одному, Рон остался бы слепым навсегда.

- Тогда пойдемте, - поднявшись, говорю я. - Быстрее начнете - быстрее закончите… и сможете отдохнуть.

- Вы хотите, чтобы я работал в лаборатории? Зачем? Я и здесь прекрасно все проверю.

- В лаборатории буду работать я, - мой тон решителен, и его зрачки удивленно расширяются. - Хочу попробовать сам разобраться с оставшимися зельями. А оставлять без присмотра вас так надолго я не намерен.