Лучше умереть!

— Пригласите его… — сказал он.

Жак Гаро вошел в кабинет. Жорж встал, шагнул ему навстречу. Вот так — через двадцать с лишним лет после трагических событий — подлец, ставший причиной всех страданий Жанны Фортье, оказался лицом к лицу с сыном своей жертвы.

Альфорвилльскому поджигателю было уже за пятьдесят. Волосы он больше не красил — они стали совсем седыми. Поскольку в те времена, когда разыгралась драма, Жоржу было всего три с половиной года, лица старшего мастера он никоим образом помнить не мог. Лже-Арман произнес:

— Я пришел к вам, сударь, по рекомендации своего банкира Эдуарда Альберже, одного из ваших клиентов. Я француз, но долго жил в Америке. Интересы здоровья моей единственной дочери и ее желание жить именно во Франции побудили меня вернуться на родину; хотя мое состояние вполне позволяет мне уйти на покой, я просто не могу прожить без активной деятельности, и поэтому намерен во Франции заняться тем же, над чем работал в Штатах. Я приобрел в Курбвуа большой участок земли, но в тот момент, когда я собирался приступить к строительству, меня втянули в судебные дрязги…

Бывший компаньон Джеймса Мортимера изложил суть проблемы и представил копию документа о приобретении земли в собственность. Жорж внимательно прочел ее и сказал:

— Все преимущества на вашей стороне, сударь. Если вы обратитесь в суд, то выиграете дело… за это, полагаю, я вполне могу поручиться…

— Значит, вы согласны взяться за дело?

— С превеликим удовольствием. Нужна только ваша доверенность…

— Будьте любезны, подготовьте ее.

— Я сейчас заполню бланк, а вам останется лишь подписать его. Пожалуйста, продиктуйте мне ваше имя, фамилию, общественный статус…

— Поль-Александр Арман, промышленник, инженер-механик, проживаю в Париже, улица Мурильо, 27.

— Я намерен незамедлительно предпринять все необходимые шаги, — сказал адвокат, — и буду держать вас в курсе дел. Вскоре вы получите от меня письмо.

— Если вас не затруднит сообщить мне все новости лично, буду рад принять вас у себя.

— А я, сударь, счастлив буду воспользоваться вашим любезным приглашением.

Через месяц противники Поля Армана отказались от своих притязаний, ибо им стало ясно, что процесс заведомо проигран; работы по возведению завода начались. Жорж дважды поутру заходил к своему богатому клиенту на улицу Мурильо, и отец с дочерью принимали его самым дружеским образом.

Поскольку Жак Гаро вел весьма активный образ жизни и лично контролировал работу своих предприятий, дома он отсутствовал подолгу, и Мэри большую часть дня проводила без него; впрочем, скучать ей не приходилось: дочери знакомых отца — банкиров и промышленников — стали ее подругами.

Однако воздух Парижа, похоже, оказался не слишком полезен девушке. На ее перламутрово-бледных щеках стал появляться нездоровый румянец. Она начала покашливать — упорный сухой кашель не оставлял ее почти ни на минуту. Напуганный этими симптомами Жак, несмотря на сопротивление Мэри, смеявшейся над его родительскими страхами, вызвал врача. После тщательного обследования врач успокоил его и прописал лечение.

Отнюдь не будучи отъявленной кокеткой, девушка все же любила красиво одеваться и выбрала себе одну из лучших в Париже портних. Госпожа Опостин — так звали эту великую мастерицу — имела весьма обширную клиентуру в аристократических, финансовых и артистических кругах. И хотя ее мастерская на улице Сент-Оноре была довольно большой, госпожа Опостин, дабы удовлетворить потребности день ото дня разраставшейся клиентуры, вынуждена была, помимо работавших у нее девушек, нанимать швей, трудившихся на дому. Одна из них была ее любимицей. Госпоже Опостин очень хотелось, чтобы девушка жила и работала при ней, но Люси — а ее звали так — желала сохранить независимость и ни за что не соглашалась расстаться со своей комнатушкой на самой верхотуре одного из домов по набережной Бурбонов на острове Сен-Луи.

Люси было двадцать два с половиной года. Трудно даже представить себе парижскую гризетку, у которой было бы настолько утонченное и хорошенькое личико, да еще при такой ладненькой фигурке; волосы у нее были каштановые, с золотистым отливом, а глаза — синие и очень нежные. Алые губки то и дело весело улыбались, и за ними мелькали ослепительно белые зубы.

Любимицу госпожи Опостин любили и уважали все. Любили за доброту и отзывчивость; уважали за то, что, прожив в этом доме четыре года, она вела себя так, что не то что упрекнуть, но даже заподозрить ее было не в чем. Предполагалось, что у нее есть жених — сосед по лестничной площадке, чертежник Люсьен Лабру.

Глава 16