Лучше умереть!

Усердно работая, Люсьен Лабру дожидался дня, когда наконец по рекомендации Жоржа лично предстанет перед миллионером-промышленником, который ни в чем не может отказать своему адвокату. Следуя совету товарища, он никому ни слова не говорил о своих планах — за исключением Люси, да и той не назвал имени человека, на работу к которому рассчитывал попасть.

Впрочем, Люси это имя и не интересовало. Главным для нее было то, что работу он нашел, а значит, и свадьба уже не за горами. Видя, что жених перестал грустить, девушка повеселела и стала еще энергичнее работать. В тот самый момент, когда Люси закончила первую половину той весьма тонкой работы, которую доверила ей госпожа Опостин, было девять часов утра.

«Времени у меня хватит только на то, чтобы быстренько позавтракать, — размышляла она, — а иначе я рискую вообще остаться без завтрака. После примерки — а она непременно затянется, ведь, судя по всему, на эту клиентку угодить непросто, — нужно забежать в мастерскую за мелочами и показать заодно сметанное платье госпоже Опостин».

Люси разожгла стоявшую в смежном с ее комнатой ка-бинетике плитку и разогрела остатки вчерашнего ужина.

— Ах! — спохватилась она. — У меня же хлеба нет! Разносчица не принесла. Наверное, оставила у консьержки.

Она спустилась вниз с седьмого этажа, открыла дверь привратницкой и спросила:

— Госпожа Доминик, наверное, разносчица у вас оставила мою двухфунтовую булку?

— Нет, госпожа Люси.

— Ну и дела!

— Заходите… холодно ведь. Не принесла она ни вашей булки, ни моей. Совершенно невозможная у нас с вами булочная; никогда нельзя рассчитывать на то, что все будет как положено. Вечно выгоняют разносчиц из-за всякой ерунды.

— Да! Это и в самом деле невыносимо! — согласилась Люси. — Никогда не приносят хлеб вовремя!

В этот момент какая-то светловолосая девица, высокая, тощая и некрасивая, постучала в дверь привратницкой. В руках она держала четыре разные булки.

— Вот и разносчица! — сказала Люси. — И опять новая!

— А! Прекрасно, — воскликнула консьержка, — наконец-то! Из вашей булочной, похоже, вовсе скоро хлеб приносить перестанут. Ну и лавочка у вас! Давно бы мне пора подыскать другую!

— Я, что ли, виновата? — хмуро буркнула девица. — я только заменяю сегодня вашу разносчицу, ее позавчера с работы выгнали, и совсем не знаю, что кому нести… И вообще это не моя работа… Хозяйка ищет уже разносчицу… А у меня совсем другие обязанности.

— Значит, в ближайшие несколько дней хлеб нам, надо полагать, приносить будут после полудня!

Люси быстренько поднялась к себе, позавтракала за каких-нибудь четверть часа и отправилась по адресу, данному ей госпожой Огюстин, — в особняк на улице Мурильо.

Мэри Арман последнее время чувствовала себя гораздо хуже. Раздиравшие грудь приступы кашля участились и с пугающей настойчивостью становились все длиннее. Болезненное состояние сделало и без того капризный характер Мэри совсем неровным. Внезапные нервные вспышки сменялись долгими часами слабости и депрессии. И тогда Мэри впадала в безысходную грусть. Слезы сами лились у нее из глаз. В такие моменты она становилась очень нежной, ее охватывала жалость ко всем обездоленным, и она говорила себе:

«Я богата… И должна творить добро… Много-много добра…»

Именно в таком расположении духа она и пребывала, когда ей сообщили, что пришла девушка от портнихи. Хоть какое-то развлечение. Мэри приказала немедленно ее пригласить и встретила с самым любезным видом.

— Ну что, госпожа Люси, вы, наверное, сотворили просто чудо?

— Я очень старалась, сударыня… Надеюсь, что я правильно поняла все указания госпожи Огюстин. Платье еще только сметано… Нужно, чтобы вы примерили его.

Люси разложила платье на канапе.

— Но это же уже очень красиво! — воскликнула Мэри. — И украшения так оригинально расположены!

— А это я сама придумала… — с простодушной гордостью сказала мастерица.

— Ну что ж! Мне остается только похвалить вас. У вас бездна вкуса.

Мэри повеселела. Лицо у нее почти утратило свою обычную бледность и, хотя сухое покашливание по-прежнему то и дело сотрясало грудь, она, похоже, даже не замечала этого.

«Бедная девушка!… — думала Люси. — Она так больна!»

Люси приступила к ответственной процедуре примерки. Лицо у мастерицы было симпатичным и улыбчивым, Мэри захотелось поболтать, и она спросила:

— Вы давно работаете у госпожи Опостин?

— Уже больше года.

— Она, похоже, очень любит вас.

— Госпожа Опостин и в самом деле очень добра ко мне.

— Как я поняла, ей бы очень хотелось, чтобы вы и жили при мастерской.

— Я знаю, но мне больше нравится работать дома.

— Живете вы, конечно, с родителями?

— Нет у меня родителей… — грустно ответила Люси.

— Вы сирота?

— Не знаю… Мне был всего год, когда я оказалась в приюте.

— Значит, мать с отцом бросили вас? Но это же ужасно!

— Да, жестоко! Почему-то мне кажется, что я очень бы любила свою маму. Мне и в голову никогда не приходило ее осуждать, хотя я ее совсем не знаю; думаю, что она, конечно же, ни в чем не виновата, наверное, нужда и голод вынудили ее сделать это; а отец, наверное, умер.