Лучше умереть!

— Пожалуй, действительно так, — тихо сказала Мэри. — А вам никогда в приюте не рассказывали, каким образом вы туда попали? Может быть, при вас была какая-нибудь вещь, ну хоть что-нибудь, что позволило бы узнать вас потом или помочь самой отыскать родителей?

— Я спрашивала, когда подросла и стала осознавать, в какое положение попаду из-за того, что я — подкидыш. Мне ответили, что вещь, по которой меня можно узнать, и в самом деле существует, но действующими в приюте правилами мне запрещено ее показывать.

— Но это невероятно! Просто чудовищно!

— Я и сама им так сказала, но все равно мне ничего не удалось узнать.

— А для чего же тогда вместе с ребенком оставляют подобные вещи?

— Это позволяет родителям когда-нибудь прийти и забрать ребенка. День и час помещения малыша в приют записывают в специальный регистр. А еще — описание подкидыша, меток на белье, если они были, и каких-нибудь привязанных к пеленкам предметов, по которым впоследствии его можно было бы узнать. Ребенка туда вписывают под номером — у меня был номер девять, — а потом дают ему имя. Таким образом подкидыши получают хоть какой-то социальный статус.

— Это все так странно, что мороз по коже продирает. Сколько вам лет, Люси? Вы ведь позволите мне называть вас просто Люси

, правда?

— О! Конечно, сударыня!.. Я вам так признательна за дружеское отношение… Мне двадцать два года.

— И, будучи такой мастерицей, вы до сих пор не открыли своего собственного заведения?

— Чтобы открыть заведение, мне не хватает двух вещей: во-первых, собственной клиентуры, а во-вторых — денег.

— По-моему, вы, имея неплохую профессию, вполне могли бы найти себе мужа если и небогатого, то хотя бы с деньгами. На его средства вы обставили бы квартиру и оборудовали мастерские, а клиентура сама по себе появится.

Услышав слово «муж», Люси сильно покраснела. Заметив это, Мэри с улыбкой сказала:

— Или я очень ошибаюсь, или вы собираетесь замуж.

— Не ошибаетесь, сударыня. Да, я собираюсь замуж… тот, кого я люблю, тоже любит меня, но он небогат; у него вообще денег нет, и он хочет, прежде чем жениться, подыскать хорошую работу, которая позволит ему содержать нас обоих. Как только я выйду за него замуж, я брошу работу или буду работать совсем мало, ведь ему захочется, чтобы я занималась только хозяйством.

— Может быть, это будет ошибкой с вашей стороны… Но, впрочем, я слышала, что существует якобы даже статья закона, согласно которой жена обязана повиноваться мужу. В день вашей свадьбы, Люси, я буду счастлива подарить вам маленькое приданое, но при условии, что муж позволит вам шить мне платья — только мне одной.

— Я спрошу его, когда буду рассказывать о том, как вы были ко мне добры, и совершенно уверена: он мне в этом не откажет… А когда вам понадобится это платье, сударыня?

— В следующий четверг… Мне нужно будет пойти на танцевальный вечер, который устраивает жена одного из папиных друзей.

— В четверг вы его получите; и прошу разрешить мне самой прийти вас одеть. Тогда, если что-то понадобится чуть-чуть подправить, я тут же это и сделаю.

— Спасибо. К тому же у госпожи Огюстин я намерена заказать еще кучу нарядов и непременно скажу ей, что шить мне будете теперь только вы.

— Я просто счастлива работать на вас…

— Где вы живете, милочка?

— Набережная Бурбонов, 9.

— Знаменательный номер! Ну, до свидания, Люси!

— До свидания, сударыня… и еще раз спасибо.

После ухода мастерицы Мэри опять охватила тоска. Она свернулась клубочком в кресле у камина, поближе к огню, думая о Люси.

— Подкидыш, — прошептала она. — Ни отца… ни матери… Жалкое существование!.. А она счастлива… И не мучается, как я… И никогда не унывает… Работает… Верит в будущее и любит!.. Она любит! И любима!.. А я, такая богатая, узнаю ли я когда-нибудь, что такое любовь?

От внезапного приступа кашля щеки девушки стали пунцовыми. Она поднесла платок к губам. Когда приступ кончился, платок оказался в пятнах крови. Мэри сильно побледнела.

— Кровь!.. — с трудом проговорила она. — С чего вдруг? И в груди все горит!.. Как будто у меня внутри угли горячие…

Две слезинки скатились по щекам бедняжки. Она встала, пошла принять лекарства, потом вернулась в кресло у камина.

— Как бы я хотела тоже любить!.. — вздохнув, сказала она.

И снова погрузилась в мечтательную меланхолию.

Название винной лавочки, в которую вошла Жанна, чтобы поесть, прежде чем отправиться спать, — «Привал булочников», — было, как выяснилось, вполне оправданным. Там собирались местные рабочие и подмастерья хлебопекарен, подручные булочников и разносчицы хлеба. В каждом квартале есть одно-два таких заведения. Обычно в них бывает очень оживленно: все друг друга знают, каждый рассказывает соседу о своих делах.

Жанна попала в большой зал, заполненный пока еще только наполовину. При виде такого количества посетителей, явно знакомых друг с другом, беглянка на мгновение заколебалась и в нерешительности замерла на пороге.

Официантка, проходя мимо, сказала:

— О! Проходите, проходите, сударыня… места еще есть.