Лучшее. Альманах

Вильма все еще не удостаивает меня даже движением головы. А вот я пялюсь на нее, будто на какое-то странное, невиданное существо. Потому что если я прав, то…

Ретроградный Иисусе, каким образом кому-то удалось запихнуть человеческий разум в кошку? Как они сумели уменьшить мозг, чтобы он влез в череп таких размеров; а самое главное — зачем?! Моды — не настолько редко встречающееся теперь явление. Я слышал о разумных медведях, тиграх или гориллах. Но кто по доброй воле согласится стать таким маленьким и слабым существом?

Вслух я, конечно, не спрашиваю. Вместо этого я опускаюсь на колени и протягиваю руку к Вильме. Если правильно рассчитать движение, пальцы пройдут только сквозь ее шерсть, не дальше; почти так же, как если бы я и правда мог погладить кошку. Несколько раз провожу ладонью по воздуху и замечаю, что Вильма прикрывает глаза.

Все правильно.

Не вставая, оглядываюсь по сторонам. В любой другой день я бы развернулся и побрел обратно на Риддархольмен, чтобы остаться там до утра. Заночевать прямо возле старой церкви, лежа на булыжниках и глядя в сероватое небо. Как я уже говорил, я не могу спать. Но из отдыха на крохотной площади в самом центре острова получается не худший заменитель. Почему-то именно в этом месте мне всегда становится очень спокойно.

Сегодня я никуда не иду. Я схожу с тропинки и ложусь на землю. Раскидываю руки в разные стороны. Проектор на обсерватории направлен чуть в сторону, поэтому моя правая половина выглядит куда четче, чем левая. Травинки проходят сквозь меня, торчат из моего живота и груди, высовываются изо рта. Вильма подходит и ложится рядом.

Я разворачиваюсь к ней лицом.

— Я ведь не настоящий, да? — вдруг спрашиваю я. — Йоэл… Ты не знаешь Йоэла, но он прочел, наверное, все книги на свете. Перерыл все исследования призраков. Даже почти познакомился с еще одним. Но никто никогда не слышал о таком, как я.

Вильма молчит.

— Мне же никто ничего не объяснял. Никто никогда не говорил мне: теперь ты привидение, сынок. Я же сам так решил. А может… я вообще не умирал? Может, я был таким всегда? Просто появился. Такой вот… более сложный глюк в системе. Если можно сделать разумной кошку, то почему нельзя — программу?

Моей щеки касаются косые лучи солнца. И отчего-то именно в этот момент мне безумно хочется ощутить их тепло.

— Что ты думаешь? — настойчиво спрашиваю я Вильму, в глубине души надеясь, что вместе с мозгом ей сумели модифицировать и речевой аппарат.

Кошка сворачивается в клубочек и начинает громко мурлыкать.

Я смотрю, как медленно ползут по небу облака.

* * * * *

В среду Йоэл решает меня сфотографировать.

— Неправильный подход, — говорит он. — Нельзя такие задачки, как с тобой, решать в теории. Я искал в статьях похожие случаи — похожих случаев нет. Но это не значит, что мы не сможем найти отгадку. Надо просто понять, чем именно ты отличаешься.

— И как мы это поймем? — интересуюсь я.

— Узнаем, кто ты.

Я не опускаюсь до ехидного: «Угу. А вот это, конечно, задачка элементарная». Мой маленький друг никогда не болтает просто так. Если уж Йоэл начал говорить, это значит, что у него есть план.

План моего друга выглядит как обычная цифровая камера с чувствительным объективом, которую он притащил с собой. И полчаса спустя я удостаиваюсь своей первой посмертной фотосессии.

— Чертова кепка, — бурчит мальчишка, подыскивая подходящий ракурс. — Если б ее можно было снять…

Мы находим удобное место прямо напротив проектора, позволяющего мне выглядеть почетче, — не с первой попытки, ведь нужно еще учитывать направление солнца. Йоэл долго сражается с режимами съемки. Но даже когда все продумано и настроено, остается еще одно досадное неудобство.

Моя идиотская красная кепка.

Я задираю подбородок повыше, впервые полностью открывая другу лицо. Замираю.

— Забей, — смеется Йоэл. — Камера сама уберет помехи. И можешь улыбнуться, если что.

Я не особенно умею улыбаться. Но ради друга все-таки пытаюсь. На снимке эта гримаса выглядит довольно угрожающей.

Склонившись над плечом Йоэла, я с удивлением вглядываюсь в экранчик фотокамеры.

Хочу, чтоб вы понимали: в отличие от призраков прошлого, я все-таки отражаюсь в воде и зеркалах. Так что я примерно знаю, как выгляжу, — только примерно, потому что предпочитаю не смотреть. Но с фотографий Йоэла на меня глядит незнакомец.

— А ты старше, чем я думал, — удивляется мой друг. — Почему-то считал, что тебе лет двадцать.

— Может, я просто плохо выглядел? Ну, я же все-таки отчего-то умер.

— Может… — с сомнением бормочет Йоэл.

У меня худое, скорее тридцатилетнее уже лицо с торчащими скулами и впалыми щеками. Бесцветные то ли от искажений, то ли просто от природы глаза. Не слишком мужественный подбородок. Ничем особо не примечательный нос. Вечная — в самом прямом смысле этого слова — легкая небритость. Оттенок нескольких выбившихся из-под кепки прядей совершенно не поддается определению.

— Ты уверен, что меня вообще можно найти?

— Скажи спасибо, что родился не в Токио, — фыркает Йоэл.

— Спасибо, — задумчиво говорю я.