– А ты знаешь, что семьдесят процентов подростков, живущих в Гранаде, страдают челюстно-лицевой патологией?
Она промолчала. Только растерянно захлопала ресницами. Я решил посвятить ее еще в некоторые подробности и посмотреть, вернутся ли ее изумленно вздернутые брови в прежнее положение.
– Так послушай. Обследованные средневековые черепа дают всего каких-то тринадцать процентов, и такое расхождение необычно. Поэтому человека так и подмывает найти объяснение этому росту, особенно если это дантист.
– Но мы-то с тобой не дантисты.
Дюймовочке было бы по фигу, что она не дантистка: я скорчил бы физиономию подростка с челюстно-лицевой патологией, и она хохотала бы как безумная, подкашливая вроде мотора, в котором кончается бензин. Но Lady First не играла в такие игры.
– А почему ты думаешь, что объяснение лежит в сфере одонтологии? – ответил я, словно желая пристыдить нерадивого ученика. Однако это не сработало.
– Ну, я не знаю… просто не поняла, что ты имеешь в виду.
– Ай, да ладно.
Я попробовал снова сосредоточиться на своем «Вишоффе». Но передышка длилась недолго.
– Ну вот. Те же и он, – сказала миледи. Я решил было, что она имеет в виду Экзорциста, и оглянулся, но она мигом разрешила мои сомнения.
– Ты снова становишься тем Пабло, которого я знала.
– Когда знала?
– До этой недели: на своей свадьбе, на рождественских ужинах, по дням рождения твоих родителей… Надменный педант.
Оставим в покое «надменный» – тут она почти угадала, но «педант» – это было действительно непостижимо. Я – педант? Я, который с беспрецедентным смирением соглашается общаться со своими сородичами?
– Прости, но я не педант. Когда имеешь дело с действительно великим человеком, никакая скромность не преуменьшит его величия.
Я произнес это настолько серьезным тоном, что какое-то мгновение Lady First тоже смотрела на меня очень серьезно. Потом на ее губах проступила снисходительная улыбка.
– Знаешь, что я думаю?
– Наверняка какую-нибудь дерзость, иначе ты не сдержалась бы и выпалила ее сразу.
– Я думаю, что подобное самодовольство должно скрывать какую-то слабость.
– Возможно. Возможно также, что эта слабость составляет мое самое сильное место, Госпожа Парадоксалистка.
На мгновение она умолкла. Потом выражение ее лица сменилось сложной гримаской заговорщицкого смирения, если такое, конечно, возможно.
– А знаешь, что я еще думаю?
– Теперь это должно быть что-то хвалебное, чтобы искупить дерзость.
– Я думаю, что, не считая Себастьяна, ты точно самый умный человек, которого я знала.
Должно быть, она решила, что это похвала.
– Ну да. А что скажешь насчет Экзорциста?
Он не дал ей времени ответить. Вышеупомянутый субъект самолично появился перед нашим столиком, чтобы спросить, можно ли подавать первое. Lady First кивнула. Затем он обратился ко мне.
– Позволю себе порекомендовать сеньору бутылочку цаколи «Цомин Эцанис» к цангурро. Вино ординарное, но свежее и с легкой кислинкой, как раз подходит к этому блюду. Думаю, лучше всего подать его охлажденным до восьми градусов.