Лучшее лекарство

И, к ещё большей моей «радости», миссис Грей категорически отказалась повторить те стихи, о которых она рассказывала неделю назад. Мы двинулись дальше к – вдумайтесь! – деловым письмам. Вот объясните: мне двенадцать лет, и я даже на какую-нибудь экскурсию на соседнюю улицу не могу поехать без бумаги с маминой подписью. Если вдруг мне нужно деловое письмо, это определённо к ней. Спорить и возмущаться я не люблю, так что я исправно переписал с доски все советы, и это было для меня серьёзной задачей – видеть что-то удавалось только половинкой очков. Мне приходилось закрывать один глаз, поскольку разбитая линза превращала мир в подобие калейдоскопа.

Но я не потерял надежды разобраться с этим стишком, поэтому внимательно оглядел кабинет в поисках каких-либо четверостиший о безответной любви или намёков на то, где они могут находиться. Безуспешно. Тут были только плакаты, растолковывающие, что такое метафора или как что-то там правильно пишется. И тогда я подумал: можно же спросить миссис Грей лично. Если гора не идёт к Магомету, то Магомет идёт к горе! Это метафора. Видите, я не зря трачу лучшие свои годы в школе.

Когда урок закончился и все сбежали, я задержался, чтобы поговорить с учительницей. Она вздохнула.

– Филип Райт заинтересовался поэзией! – воскликнула она, услышав мою просьбу. – С чего вдруг-то? С чего бы это?

Тогда я залепетал что-то о том, как я люблю стихи. Её это определённо не убедило.

– Иногда я даже сам пишу, – соврал я. – Когда никто не видит, – добавил я, чтобы звучало правдоподобнее.

– Филип! – улыбнулась миссис Грей. – Да ты тёмная лошадка!

Какая лошадка? А, пофиг. Просто дайте мне уже стих!

– Что ж, – в итоге произнесла учительница. – Так уж случилось, что у меня осталось несколько копий. Могу одну тебе отдать. Если уж тебя это вдохновит.

Она достала из стола внушительную стопку бумаг. Несомненно, она смешала поэзию с какими-то эссе на пять миллионов слов, которые пишут шестиклассники, так что я уточнил: «Только стихи, пожалуйста».

– Это они и есть, – пояснила она, странно взглянув на меня.

Быть не может. Я жаждал узнать что-то новое о безответной любви, а отнюдь не читать вот это всё.

– Мне будет любопытно узнать, что ты думаешь по поводу этих стихов, – добавила миссис Грей. – Они правда очень вдохновляющие. Приходи в следующую среду на большой перемене и приноси что-нибудь из своего. С удовольствием прочитаю!

Лицо её порозовело, и она с ухмылкой уставилась на меня, будто я какая-то головоломка. Интересно, может быть, она слегка не в себе?

Энг ждал меня под дверью класса.

– Я пишу стихи, – сказал он скулящим голосом, как бы имитировавшим мой, но на самом деле ничего подобного – я-то не скулю никогда. – Какой же ты тупица!

– Влюблённый в поэзию поэт-тупица, – подтвердил я. – И что мне теперь делать? Она хочет прочесть мои стихи. В среду.

– Лучше поскорее чего-нибудь накропать, – подытожил Энг.

И выглядел он при этом таким самодовольным, что мне захотелось его треснуть.

6. И поэзия безючая

Отбыв своё наказание, я пошёл домой кружным путём. Надо было подумать. Очки я оставил в школе, и идея врать маме по их поводу бесила меня не меньше, чем идея выложить всё как есть. Проще проигнорировать это.

Но стоило мне открыть дверь, как она уже была тут как тут, ждала. Опять.

– Мне надо в туалет, – с порога заявил я, не придумав ничего лучше.

– Это не подождёт? – ответила она. – Мне надо с тобой поговорить.

– Прости, мам, ты знаешь, как это бывает. Мне надо в туалет.

И я взбежал по лестнице.

В ванной я был в безопасности. Вот только сидеть там негде, кроме как на унитазе. Забавно, обычно ты и не думаешь о подобных вещах. Я опустил крышку и сел.

Первое, что я в тот день узнал: крышки для унитазов очень жёсткие. Удобно на них не расположиться никак. Я вздохнул и достал стихи миссис Грей из рюкзака, но сосредоточиться не получалось. Как-то глупо было рассиживаться тут в школьной форме, словно я человек с карнавала, попавший на нудистский пляж. Нашлось единственно верное решение: стянуть штаны с трусами, поднять крышку и устроиться как положено, на сидушке. Намного естественнее. Я вновь взялся за листы. Определённо, так лучше! Вот так я и обнаружил себя погружённым в поэзию, тогда как штаны мои болтались вокруг лодыжек.

Все эти дела с безответной любовью – жутко замороченные. И очень долгие. Семь страниц длиной, если быть точным. К сожалению, я и без очков могу читать прекрасно, и это было невыносимо. Всё, в чём я нуждался, так это в каких-нибудь «Простых советах для безответно влюблённых», желательно, чтобы советы были разбиты на короткие пункты. Но вместо этого я получил пространный и довольно бессвязный рассказ о давно умерших людях.

Всего там было три стихотворения. Первое – от парня по имени Китс[6], и называлось оно «Ода к соловью». Мне название не понравилось. Слушайте, ну птица же и не должна отвечать взаимностью человеку, нет? Впрочем, начальная строчка оказалась довольно многообещающей: