Такая же судьба ждала бы и ее, если бы она рассказала Сальваторе о ребенке. Она бы страдала от своей любви к нему, мучилась бы от его равнодушия, когда его страсть угасла бы. А он сожалел бы о том, что женился на ней или, что еще хуже, настоял бы на «цивилизованном» разводе, на «цивилизованном» соглашении о взаимной опеке…
Это было бы невыносимо.
Лана стойко преодолела боль, понимая, что ей придется жить с ней. Что эта боль будет мучить ее всю жизнь.
Всю ее жизнь без Сальваторе.
Которого ей больше не суждено увидеть.
— Никогда, — прошептала она.
Это слово угнетало ее, как звон погребальных колоколов.
Неожиданно в дверь позвонили. Она вздрогнула, гадая, кто это может быть. Вероятно, запоздавший почтальон? Подойдя к двери, она открыла ее. Ослепленная ярким солнечным светом, она смогла разглядеть только мужской силуэт.
«Никогда» оказалось неправильным словом. Вместо него она дрожащим голосом произнесла другое:
— Сальваторе…
Он стоял не двигаясь, и казалось, что время замерло.
«Лана! Я снова вижу ее! Вот она, здесь, передо мной!»
В нем, как всегда при виде ее, поднялось ликование. Она так действовала на него с самой первой их встречи.
Сальваторе стоял и любовался ею — золотистыми волосами, собранными в свободный узел, и идеальными чертами, и соблазнительным телом…
Его взгляд добрался до ее живота.
«Боже мой!»
Он ошеломленно охнул. Беременность была видна невооруженным глазом, и даже длинный свитер не мог ее скрыть.
Будто сквозь туман он услышал, как Лана произнесла его имя, и понял, что она тоже шокирована. Привалившись к косяку, она вдруг начала сползать вниз. Опомнившись, он успел подхватить ее.
— Тебе надо присесть, — глухим голосом проговорил он, ощущая, как потяжелела Лана.
Он повел ее в дом, ногой закрыв входную дверь, и завернул из коридора в ближайшую комнату, которая оказалась гостиной. После холода английской зимы здесь было тепло и уютно. Он усадил Лану в кресло. Она слабым голосом бормотала его имя и смотрела на него расширившимися глазами, безуспешно пытаясь взять себя в руки. От сочувствия к ней у него в душе все переворачивалось. То, что он собирался сказать ей и ради чего приехал, отошло на второй план.
Выждав несколько минут, Сальваторе решился заговорить:
— Давай я принесу тебе воды…
Он вышел из комнаты и нашел кухню. Там он взял с сушилки стакан, наполнил его водой из-под крана и вернулся к все еще бледной Лане.
— На, выпей, — сказал он, протягивая ей стакан.
Она взяла его дрожащими руками, сделала глоток. Он забрал у нее стакан и поставил на журнальный столик.
В душе у него царил полный хаос, хотя ураган эмоций немного поутих. Теперь ему стало проще найти правильные слова.
Набрав в грудь побольше воздуха, он заговорил глухим голосом:
— Я возненавидел тебя за то, как ты поступила со мной… бросила меня, ничего не объяснив. Но сейчас…
Он замолчал. Лана внимательно смотрела на него, ее красивое лицо оставалось таким же бледным. Что-то шевельнулось в нем, нечто такое, что смогло пробиться через вихрь эмоций и вернуть ему способность рассуждать здраво.
— Я останусь с тобой, — сказал он и опять замолчал, собираясь с силами, чтобы произнести то, что являлось истиной. — Возвращайся ко мне, Лана. — Он говорил это, глядя ей в глаза, и его голос звучал уже не глухо, а громко и отчетливо. — Я приехал сюда, чтобы сказать тебе это.
Он понял, что должен вернуть Лану, в тот момент, когда выяснилось, что ни к какому Малькольму она не возвращалась — тот просто уехал в Голливуд и женился на известной кинозвезде. Сальваторе знал, что надо найти ее и наедине рассказать ей о своем желании всегда быть с ней рядом.
Его взгляд переместился на ее живот, и он вдруг ощутил небывалую уверенность в том, что все делает правильно и что все остальное не важно.
Некоторое время оба молчали, и тишину нарушало лишь тиканье часов на камине. Сердце Сальваторе бешено стучало, и ему казалось, что это биение разносится по комнате, вторя словам, которые он только что произнес. Ведь ни один мужчина в здравом уме не сказал бы такое! Но тут ему вспомнился разговор с Люком Динарди о Стефани. В тот момент слова Люка прозвучали для него как бред. Сейчас же…
«Теперь я понял. Теперь я знаю, почему он так говорил».
И еще он знал, почему то, что ему очень хотелось сказать Лане, — это единственно правильные слова. Сказанные здесь, в этой комнате, они несут в себе истину. Ту истину, которая имеет значение.
Уверенный, что поступает правильно, он твердо сказал:
— Я останусь с тобой. Даю слово… никто никогда не узнает, что ребенок не от меня.
Лана вскочила, но у нее подогнулись колени, и она рухнула в кресло. Сальваторе опять поддержал ее.
— Только не падай в обморок! — взмолился он. — Я не хотел шокировать тебя!
Он помог ей поудобнее устроиться в кресле. Он видел, что она потрясена гораздо сильнее, чем когда увидела его на пороге своего дома. Он опять заговорил, и Лана услышала в его голосе интонации, которые ей не доводилось слышать раньше.