На следующий день, просто чтобы обезопасить церковь, я совершил все благословения и изгнания, которым меня когда-либо учили, надеясь, что божественная сила сможет очистить витраж и само святилище. Эти защитные ритуалы и молитвы, безусловно, должны были оградить нас от любого зла, какое бы там ни находилось минувшей ночью.
Остаток дня я провел, выхаживая заболевшего Маккиса Хиддла, который жил в нескольких милях дальше по дороге. Мой пост хранителя мудрости сделал меня также и самым сведущим лекарем в нашем захолустье. Так или иначе, вернулся я, когда совсем стемнело. Как и предыдущей ночью, ветер дул с севера, доставив мне немало холодных и неприятных минут в дороге. Я освободил лошадей от упряжи и завел их в стойла конюшни, что за восточной оконечностью церкви. Кони казались встревоженными, всхрапывали и переступали с ноги на ногу до тех пор, пока я не успокоил их яблоком, которое приберегал для себя. Я направился к входной двери в церковь, огибая здание с севера, и взглянул наверх.
Как раз в это же время по другую сторону цветных стекол двигалась тень. Она была большой – достаточно большой, чтобы быть человеком. И сперва мне пришло в голову, что это Феслан. Неужели ему как-то удалось туда забраться? Я поспешил в святилище, но оно встретило меня лишь тишиной, а витраж выглядел так же, как и обычно.
Комната озарялась лампой, стоявшей на алтаре. Феслан знал, что я вернусь поздно, и по обыкновению оставил ее для меня. К тому же, наверняка немного еды и вина дожидались меня на столе. Улыбнувшись при этой мысли, я вздохнул – выставляю себя дураком из-за всех этих глупостей. После этого я быстро поужинал и отправился спать.
Той ночью страх вырвал меня из сна. Звук царапанья вернулся. Он отдаленно напоминал то, как собака, в надежде попасть внутрь, скребется в дверь хозяйского дома. Большая собака. От углей, тлевших в жаровне и тщетно пытавшихся прогнать холод из комнаты, я зажег прикроватную лампу и, когда вышел, то заметил, что дверь спальни Феслана уже открыта. Я заглянул туда, но комната была пуста. Похоже, мальчик уже встал – неужели он тоже проснулся от шума?
И тут я услышал крик.
Я сломя голову понесся в святилище, и пламя моей лампы едва не угасло, схлестнувшись с потоком холодного воздуха. Я лихорадочно огляделся.
– Феслан?
Мой голос поглотила мрачная пустота комнаты. Как получилось, что я стал бояться собственного святилища?
– Феслан, мальчик мой, где ты?
Никто не ответил.
Мой взгляд задержался на витраже. Мне показалось, что по его поверхности движутся темные фигуры. Снова игра света? (Сколько еще я мог повторять себе эти слова?)
Я горел желанием исследовать окно-розу поближе, но без лестницы мне никак бы не удалось подняться на такую высоту и, к тому же, было бы сложно осматривать его в темноте. Я снова позвал Феслана.
Выйдя на улицу, я проверил конюшню. Лошади и фургон все еще были там. Я обыскал всю округу, продолжая звать моего юного друга.
– Феслан!
К тому времени, как я вернулся к поискам в церкви, уже забрезжил рассвет, и можно было задуть лампу. Я знал, что нужно делать. Вернувшись в конюшню, я взял лестницу, а затем, несмотря на ее вес и размер, занес внутрь святилища и установил под витражом. Точно не знаю, что я думал найти, поднявшись по ней, однако, подхватил тяжелый подсвечник из алтаря и крепко сжал его в ладони. Сделав глубокий вдох, я начал взбираться.
Добравшись до верха, я вцепился в последнюю ступень лестницы одной рукой, а другой перехватил подсвечник на манер оружия. И заглянул в окно.
Я не поверил своим глазам. Вглядываясь в витраж, я наблюдал какое-то другое место – это был не церковный двор. Вместо него, передо мной открылось неведомое инфернальное царство теней, в котором покрытые слизью существа скользили по изломанной и жуткой местности. Что-то пронеслось по небу на крыльях, как у летучей мыши, казалось, что жирный след тянется от них за этим созданием. Окно не выходило на другую сторону. Или, вернее, выходило, но не наружу, а Вовне, на Внешний план. В ту секунду мой взгляд проник за завесу нашего мира. Меня как громом поразила мысль – там, по другую сторону окна-розы, лежит другое измерение, один вид которого повергает в дрожь. А еще я осознал, что его обитатели хотели попасть на эту сторону – в наш мир.
Боги! Меня тут же разом осенило: этот витраж – вместилище зла. Больше не существует (а, может, никогда и не было?) изящного творения некого стекольщика, теперь его не назовешь всего лишь кусочками синевато-зеленого стекла, искусно собранными в узор. Витраж стал колдовской и порочной вещью. Он показал мне то, с чем ни одна живая душа вовеки не должна была столкнуться. Но что еще я мог извлечь из увиденного? Был ли витраж разновидностью портала или же это дверь?