– Вы, миледи, были среди спутников Асира и жили в крепости, стоявшей в долине, недоступной нашим телескопам, потому что северо-западный Стерегущий загородил ее от нас, – ответил я. – Тогда дом Безмолвия душил долину своим влиянием. Вы были архитектором, потому что в те странные времена женщины изучали науки. И тогда вы владели тем же даром, что и теперь: видели будущее, ставшее для нас настоящим, и вы создали из орихалькума дверь перед главным музеем твердыни Асира и покрыли ее изображениями грядущих событий.
Перитой кисло усмехнулся:
– Телемах не желает сказать нам, что…
Я опередил его:
– Мадам, тогда вы дарили мне благосклонность, хотя я принадлежал к высокому роду, а вы – нет. И я помогал вам высечь на двери сцены будущего.
Элленор казалась смущенной. Надеюсь, мое лицо не выдало моего стыда.
Я обернулся к Перитою, но обращался по-прежнему к Элленор, даже не глядя на нее.
– Раз уж мы говорим откровенно и вольно обходимся с чужими тайнами – Перитой не желает сказать, что не способен понять, почему я не ревную к нему, хотя он видит, что в моих мыслях нет ревности. Но вот ответ. В прошлый раз проиграл он. В этот – я. Все равно мы друзья и навсегда останемся друзьями.
Я заметил беспокойство в глазах Элленор.
– Значит, я любила не одного мужчину во все века, в каждой жизни…
Без сомнения, она думала о Мирдат Прекрасной, пронесшей свою любовь неизменной сквозь все времена.
– Ты всегда любила благородных… – неловко проговорил я.
Но она с сомнением глядела на Перитоя, а он на меня – с гневом. Странно, что он рассердился тогда, ведь он должен был заранее видеть, что я собираюсь сказать. Быть может, он не предвидел, как поразит Элленор мысль, что они не вечно любили друг друга.
Перитой сказал:
– Несомненно, родись мы трое в будущем и последними из человеческого рода, ты бы и тогда совершал благородные деяния, настраивая умы против меня и прокрадываясь незваным в души. Это твои похвальные и благородные деяния, Телемах?
Гневный ответ просился на язык, но я знал, что, и невысказанные, Перитой видит слова, горевшие в моем сердце. Попрощавшись коротким кивком и пробормотав извинение (как я рад теперь, что произнес его, даже если они не расслышали!), я развернулся и ушел через рощу, отводя от пылающего лица мокрые ветви. Несколько капель стекали по моим щекам.
За спиной я услышал голос Элленор:
– Не говори дурно о Телемахе!
В ответе Перитоя: "Почему?" – прозвучало удивление (я принял это как знак, что слова эти вырвались у нее спонтанно).
– Я предвижу, что моя семья станет давить на него, потому что отец заподозрит, будто ему известно место наших тайных свиданий, – произнесла она. – И он вынесет это мужественно и не выдаст нас, хотя за это пострадает его семья. Ты выбрал хорошего друга, Перитой.
– Скорее это он выбрал меня, – ответил Перитой.
Она прошептала что-то, но я был уже далеко и не расслышал ответ.
Циферблат отсчитал шестьдесят часов, прошедших с тех пор, как я начал спускаться по ледяному склону к Месту, Где Молчаливые Убивают. Я спал дважды и трижды глотал таблетки. Встроенный в циферблат альтиметр показал потерю высоты в двадцать две тысячи футов. Я прошел сквозь холодный туман, где воздух был нездоровым, и вышел из него разбитым, пошатываясь от головокружения.
Этот ядовитый туман был нижним слоем облаков, невидимой крышей над холмами пепла, кратерами и сухими руслами, временами освещаемой холодным бледным свечением, идущим сверху. Холмы пепла были здесь настолько высоки, что тучи обезглавили их. Еще тридцать часов я бродил наугад в надежде наткнуться на примету, знакомую по Памяти Снов. Однажды облака осветились особенно сильным трепещущим сиянием, и я увидел силуэт (сперва я счел его еще одной пирамидой пепла), но скоро различил профиль: тяжелое надбровье, скошенную щеку, выпуклые губы Левиафана, но много, много больше, чем его собратья, виденные когда-либо у Последнего Редута. Быть может, новая порода? Он был недвижим, как Стерегущий, но от него веяло бдением. Он был выше Прикованного Гиганта, голова терялась в нависшем облаке, и клочья тумана проплывали мимо горящих яростью глаз. Как оказался здесь один из его племени и какова была тому причина, есть тайна, перед которой я немею.
Я огляделся. В зыбком полусвете облаков мне почудились другие Левиафаны – двое неподвижно взирали на север немигающим взглядом. Далее я крался сухим руслом, в надежде избегнуть их глаз. Но теперь я знал: то, что я ищу, надо искать в стороне, куда обращены глаза чудовищ.
Серый свет померк, и в темноте я шел тридцать пять часов. И снова появилось свечение, но ненадолго. Вдали я успел увидеть нечеловеческий лик, обращенный ко мне, а ближе – еще одного Левиафана, развернутого ему навстречу. По этой примете я понял, что тяжелая тень, отделяющая меня от дальнего Левиафана, – то, что я ищу.
Бесцветная вспышка угасла, и все скрыл могильный мрак. Но я ощутил слабое давление внеземной мысли и опасался, что Левиафан, чей лик я увидел, за много миль заметил меня.