На какое-то мгновение Мишель была ослеплена красотой своей идеи. Стефани, посвященная в некую тайну и влюбленная, погибла за свои убеждения — погибла настоящей смертью! — и тогда страдающий от горя Терциан продолжил ее работу и воплотил в жизнь будущее, которое для Мишель было уже настоящим. Превосходная история! И никто о ней до сих пор ничего не знает, не знает ни о самопожертвовании Стефани, ни о горе Терциана… Никто, кроме одинокой сирены, живущей на уединенном скалистом острове, которая все-таки решила эту загадку.
— Привет, Мишель, — сказал Дартон.
Вскрикнув от досады, она с яростью посмотрела вниз, на своего любовника. Он стоял в желтом пластиковой каяке — плавание на каяках было очень популярно на Скалистых островах, — моторную лодку он, очевидно, провел вдоль берега, не включая двигатель. Дартон хмуро смотрел на нее снизу вверх из-под ветвей баньяна, свесившихся над краем выступа.
После смерти его, конечно, переделали. В Дели остались все его данные; там его разобрали на части, записали все параметры, а потом снова собрали, но уже в виде обезьяны. Сейчас у него было обычное человеческое тело, ему снова вернули его широкие плечи, белозубую улыбку и короткие, волосатые и кривые ноги, которые так запомнились Мишель.
Она знала, что во время пребывания на Белау он не делал копирования своего тела. Он помнил только то, что произошло с ним до того момента, когда его поместили в специальную камеру в клинике Дели. Это был период его самой страстной любви к Мишель, когда он обязался жить с ней в виде обезьяны на одном из Скалистых островов.
Страсть пожирала Дартона все те недели, что прошли со времени его воскрешения, и Мишель ликовала, получая несказанное удовольствие от каждого отчаянного и безответного призыва, которые пробивались к ней через шипящий эфир.
— Катись к черту, — сказала Мишель, — я работаю.
«Поговори со мной» — передали пальцы Дартона.
Ответом было грубое ругательство.
— Я не понимаю, — сказал Дартон. — Мы же любили друг друга! Мы собирались прожить вместе всю жизнь.
— Я с тобой не разговариваю, — ответила Мишель, пытаясь сосредоточиться на экране.
— Мы были вместе, когда случилось несчастье, — сказал Дартон. — Не понимаю, почему мы не можем быть вместе сейчас.
— Я тебя все равно не слушаю, — сказала Мишель.
— Я не уйду, Мишель! — пронзительно крикнул Дартон. — Я не уйду, пока ты со мной не поговоришь!
В ответ он услышал только резкие крики белых какаду. Мишель спокойно закрыла деку, встала и направилась в глубь острова. Сзади раздался многократно усиленный крик — Дартон и сюда притащил свой рупор:
— Ты не можешь так уйти, Мишель! Ты должна мне сказать, что случилось!
«Хочешь, я расскажу тебе о Лизе Ли? — подумала Мишель. — Тогда ты и ей сможешь слать свои отчаянные призывы».
В те месяцы, проведенные на Белау, Мишель была безумно счастлива; они с Дартоном жили в гнездах на деревьях и в теплые дни изучали и описывали уникальную природу своего острова. Счастье Мишель разрушил их первый отпуск, проведенный в Праге. Именно там они встретили Лизу Ли Бакстер, американскую туристку, которая нашла, что эти обезьянки просто прелестны, и спросила, что два косматых юнца делают вдали от родного леса.
Очень скоро Мишель поняла, что Лизе Ли было по меньшей мере лет двести и что за ясным взглядом сверкающих голубых глаз таилась иссушенная, мумифицированная душа, добравшаяся до Праги из какой-то безводной пустыни, душа, которой, чтобы не угаснуть, нужна была молодая свежая кровь и жизнь. Несмотря на возраст и предполагаемый — жизненный опыт, Лиза Ли пустилась на такие топорные и очевидные ухищрения, что Мишель сразу все стало ясно. Мишель, но не Дартону.
Только когда Лиза Ли наконец от него устала, Дартон вернулся на Белау — раскаявшийся, посерьезневший и вновь умирающий от любви к Мишель. Но к этому времени уже Мишель устала от него. Кроме того, в Дели у нее был доступ к файлам его медицинской карты.
— Ты не можешь так уйти, Мишель!
Что ж, возможно, он прав. Положив руку на ствол баньяна, Мишель немного подумала. Затем сунула компьютер в сумку, где держала необходимые вещи, и встала во весь рост на развесистой ветке баньяна.
— Я не буду разговаривать с тобой отсюда, — сказала она. — А тебе здесь не подняться, выступ слишком крутой и острый.
— Отлично, — сказал Дартон. От постоянных криков у него сел голос. — Тогда спускайся ко мне.
Мишель сделала шаг вперед и прыгнула в воду. Сложив крылья, подплыла к каяку Дартона, вынырнула на поверхность и смахнула с лица водяные капли.
— Тут есть подводный туннель, — сказала Мишель. — Метра два, не больше; он выходит к озеру. Ты его легко пройдешь, если ненадолго задержишь дыхание.
— Хорошо, — сказал Дартон. — Где он?
— Дай мне свой якорь.
Взяв якорь, Мишель опустилась с ним на дно и закрепила так, чтобы не повредить живые кораллы.
Она помнила ту иглу, которую взяла с собой на озеро Медуз, предварительно окунув ее в сок манго. К нему у Дартона была очень сильная аллергия. Плавая среди медуз, Мишель спокойно уколола его в ногу, после чего выпустила иглу из пальцев, и та погрузилась на дно озера.