Задира ослепил всех своей улыбкой, грея руки, по ночам в пустыне довольно прохладно. Сэм посмотрел в темноту, перевел взгляд на Мэйзи, потом снова отвернулся. Он прекрасно понимал, что «Усмирители», оставшиеся в лагере, не думая о любезностях, готовятся к тому, чтобы завтра обойти соперников. Джим был прав на все сто: нужно быть готовым к тому, что дела пойдут не так, как этого ожидаешь.
И Мэйзи. Она была великолепна. Сильна и красива. Хоть и чуть пополнела. Стала чуть грузнее. Но по-прежнему полна сил.
— Самое важное — перевести его волны на другой режим, — сказал Задира, демонстрируя деловой подход. — Наградными поделимся. Идем связкой. Сначала одни впереди, потом другие. Твое мнение, Джим? Мы первые выдвигаемся, или можно бросить жребий.
— Щедро, — промолвил Уолт ледяным тоном.
— Выгодно тому, кто отсидится, — проговорил испытующе Кроуфедэр.
— Первое слово, — ответил Уолт: пусть будет так, как предложил Задира. Он бросал вызов Кроуфедэру: или торгуйся дальше, или заткнись. И кроме того: знай свое место.
— Собратья, — заговорил Джимми Луч, переводя на себя общее внимание, напоминая о законах перемирия, лучшей из всех традиций. Песни всегда будут слагаться о таких, как Уолт Сенни, но в полевых условиях настоящий герой — ликвидатор вроде Джима, — первый ход ваш. Мы выдвигаемся следом, когда начнет светать.
— Другие команды на подходе, — напомнил Задира и этим дал всему объяснение: зачем они пришли, для чего эти любезности. Прикройте нас — мы прикроем вас. Как в те ненавистные, предательские прошлые времена.
Замешательство повисло над костром. Мускулы напряглись, но со стороны этого не заметишь. Да, были старые счеты, и Сэм с Мэйзи — пустяк по сравнению с другими обидами. Сейчас так решалось: или вместе, или врозь.
— Опасность новая, и начинать надо заново, так я считаю, — сказал Джимми Луч, сохраняя в силу своих возможностей цивилизованный тон и рамки приличий в этом враждебном, одичалом краю. — Мы прикрываем ваш тыл. Выжидаем два часа. Потом вы действуете так же. Наградные пополам.
— По рукам, — сказал Задира и, протянув чашку, попросил еще кофе, вместо того чтобы встать и уйти, как все ожидали. — Полчашки на дорогу. — И затем, словно только сейчас придумав: — Сэм, Мэйзи как будто хотела перекинуться с тобой словом тэт-а-тэт.
Сэм встал и двинулся — в темноту, где ловушки, где опасности, только сейчас его ничего не пугало. Он чувствовал: Томас смотрит ему вслед, гадая, а что же, собственно, происходит, и слышал шаги Мэйзи за спиной. Он отошел на сорок шагов и, обернувшись, увидел: костер, а вокруг сидят люди вперемежку из обеих команд в свете огня, который отвоевал немного места у темноты в этой безлюдной пустыне, — картина такая же невероятная, если подумать, как чужеземная Площадка; тут он различил темную фигуру Мэйзи на фоне огня.
— Сэм, — позвала она.
— Дэй. — Он никогда не называл ее по имени.
— Не ожидала, что мы встретимся здесь, — сказала она. — И подольем масла в огонь.
Вот ты и получил. И было за что.
— Никогда не знаешь, чем все кончится, Дэй. — Это все, что он мог сказать. «Никогда». Изысканное слово из стихов.
— Ты бросил «Укротителей», ты бросил всех.
— Если отрекаешься, то сразу от всего.
Идиотская фраза, но ведь это правда. Он мог бы добавить про «Парусник», но она и сама знала. Не могла не знать. Тогда погибли Боукер и Стейн, и «Шпана», команда Крофта Деннера, потеряла большинство своих людей. О них поют в песнях, и прошлое окрашивается в романтический цвет, но на самом деле то было жестокое время, даже для самых опытных команд. Особенно для самых опытных.
— Негодяй.
— Я не по личным мотивам, Дэй.
— Все, что делается, — это все личное, Сэм.
Сердце сделало четыре удара. Но она не ушла.
— Ты же понимаешь, как мне теперь.
Она пробормотала что-то с отвращением. Еще четыре удара. Все еще не уходит.
— Ты вернулся.
Он мог бы сказать:
— Да, — сказал он, что все объясняло и все в себя включало.
— Негодяй.
Давняя закалка спасала его. Он мог бы сказать:
— Будь со мной, — попросил он и выдержал ее взгляд, который был очень жестким и в который она вложила все свое презрение, подлинное или притворное, — необузданное грубое чувство, подавляющее даже те эмоции, из которых оно, может быть, выросло.
Два удара сердца.
— Будь ты проклят, — повторила Мэйзи, повернулась и ушла.