— Это для какой-нибудь леди. Посмотри, какая тоненькая. Шерсть наших горных овец на ней прясть не станут, это точно. Для нее только годовалый барашек подойдет.
Ночами волны бились о скалы, мерное дыхание мастера и его жены вплеталось в их гул. Днем чайки кричали над морем. А еще ей вспоминались, хотя и смутно, песни лесных птиц и солнечный луч, скользящий по стене из дикого камня. Вечером приходили рыбаки, и кто-нибудь обязательно спрашивал:
— Что это такое ты там мастеришь, Енох? Для кого это, уж не для феи ли?
Тогда мастер ласково проводил по ней рукой и отвечал:
— Тише, ребята. Это для леди. Она спрядет на ней пряжу такую тонкую, что шаль из нее пройдет сквозь обручальное кольцо.
Она не хотела становиться убийцей, но теперь, когда ее перевезли в другой домик на юге, где она стоит и слушает, как разговаривает сама с собой Мадлен, ей остается только вспоминать крики чаек да гнать мысль о том, что ее судьба — не спрясть пряжу такую тонкую, чтобы шаль из нее прошла сквозь обручальное кольцо, а убить королевскую дочь.
7. Принцесса
Алиса поднимается по лестнице. Конечно, она могла убежать: переоделась бы нищенкой и в Шотландию, не хуже какой-нибудь героини Скотта. Но ей не хочется никуда бежать, и вот утром своего семнадцатого дня рождения она в ночной рубашке карабкается на башню с томиком Гете в руках, перевязанным розовой ленточкой, чтобы не рассыпались потрепанные страницы. Она без туфель, побоялась, как бы скрипучая дверца шкафа не разбудила баронессу, которая ночует в ее комнате, сколько она себя помнит. Босиком даже легче оказалось прошмыгнуть мимо спящих стражников, а ведь именно сегодня они должны караулить ее с особым тщанием. У двери в покои вдовствующей королевы она на секунду испугалась:
—
Разумеется, нет никаких оснований полагать, что ведьма окажется на башне в такую рань. Но почему-то Алиса надеется, что она там.
Она и в самом деле там, сидит на низком табурете, перед ней прялка.
— Ты меня ждала? — спрашивает Алиса. Глупый вопрос — кого же еще может ждать ведьма? Но она просто не знает, как начать.
— Тебя. — Голос у ведьмы певучий и низкий, волосы седые, в уголках губ — морщинки, но она все еще красива. И не совсем такая, какой представляла ее Алиса.
— Как ты узнала, что я приду так рано?
Ведьма улыбается.
— Я опытная колдунья. Предсказываю будущее, тем и живу. Заработок невелик, но на кусок хлеба да плату за жилье хватает. А кроме того, мне это нравится — интересно знать, чем живут люди и что с ними будет дальше.
— А про меня ты что-нибудь… знаешь? — Алиса смотрит на свою книгу. Что за дурацкие вопросы она задает. Уж наверняка любая героиня Скотта на ее месте придумала бы что-нибудь получше.
Ведьма кивает, и простой серебряный крест у нее на шее вспыхивает на солнце. Она говорит:
— Мне очень жаль.
Алиса понимает, о чем та, и вспыхивает:
— Значит, ты все видела. Ты знаешь, каково это — быть проклятой принцессой. — Она отворачивается и подходит к окну, чтобы ведьма не заметила, как дрожат у нее руки. — Ты знаешь, что другие девочки не хотели играть со мной или трогать мои игрушки, а мальчишки плевали через плечо — от сглаза, так они говорили. Даже горничные крестились потихоньку, стоило мне отвернуться. — Она уже чувствует знакомое жжение в уголках глаз — это подступают слезы — и высовывается из окна, чтобы охладить лицо. Далеко внизу идет через двор садовник с ножницами в руках. Принцесса спрашивает: — Почему же ты тогда не сняла заклятия?
— С колдовством так нельзя. — Голос ведьмы печален.
Алиса оборачивается и видит, что ее лицо мокро от слез. Принцесса делает шаг, наступает на подол ночной рубахи и на этот раз роняет книжку, которая падает прямо под колесо прялки.
Ведьма поднимает ее и улыбается, взглянув на обложку.
— Гете, ну разумеется. Я часто спрашивала себя, что стало с Вольфгангом Магом.
Алиса думает с облегчением:
Ведьма тыльной стороной ладони вытирает глаза.
— А я и не знала, что его сестра умерла. Однажды я говорила с ним. Он был добрым человеком.
Алиса берет у нее книгу, потом медленно, словно с трудом подбирая слова, произносит:
— Как ты думаешь, заклятие сработает? То есть я хочу сказать, ты и вправду веришь, что я просто засну на сто лет, а не… ну, ты понимаешь?